– Не знает, – кусает девчонка губу. Та становится алой.
На ней нет косметики, только природная яркость. Брови тёмные, глаза цвета жжёного миндаля.
«Красивый ребёнок получится», – думаю. И тут же пытаюсь представить, каким мог быть папа. Такая кому попало не даст! Хотя… Могли изнасиловать. Отморозков хватает! В подобных случаях даже я не спешу отговаривать делать аборт.
– Ну, а контакт был по обоюдному согласию? – на правах «дамы с опытом», тороплюсь уточнить.
– Что? – поднимает глаза.
– Не насилие? – формулирую я.
Она удивляется:
– Нет! Что вы? Мы любим друг друга.
– Ну, тем более! – я выдыхаю, – Так что надо рожать.
– Всё не так просто, – мотает она головой, отчего шоколадные пряди спадают на лоб. Она убирает их за уши.
– А просто никогда не бывает, – я пишу в её карточке дату, анамнез, диагноз. Беременна. Что тут сказать…
– Он женат, – усмехается Зоя. И этот короткий, но горестный смех, вынуждает меня прекратить выводить закорючки на плотной бумаге.
Я смотрю на неё, но уже другим взглядом. Кто бы мог думать? Такой ангелочек на вид. Неприступная, скромная, юная! Вот такие и пудрят мозги нашим глупым мужьям. И в груди нарастает болезненный спазм. Я его прогоняю, сглотнув.
– Ну, ребёнок не виноват, – я беру себя в руки, продолжаю писать, – Он в любом случае заслуживает право на жизнь. Я выпишу вам направление на анализы. Необходимо сделать биохимию крови, коагулограмму, ЭКГ обязательно, сдать мазок…
– Он говорил мне, что вы – левша, – обрывает мой перечень голос. Вроде бы даже и нет в нём той девочки, что каких-нибудь пару мгновений назад не хотела рожать…
Мне приходится взять себя в руки, взглянуть на неё. Ожидая увидеть другую, я даже слегка удивляюсь, что на стульчике та же Кривицына Зоя. Вот только глаза смотрят как-то иначе! Уверенно, что ли? Надменно.
– Да, я левша, – я смотрю на свою левую руку, которой обычно пишу.
В детстве родители даже пытались заставить меня писать правой. Но я всё равно не привыкла! Могу иногда, в порядке исключения.
– А ещё он сказал, что вы – добрая, – хмыкает Зоя.
Опять опускает глаза. Из своей трикотажной юбчонки она умудрилась достать одну длинную нитку. И теперь теребит её, то скатывая в комочек, то вновь расправляя.
«Вот же, гадёныш», – про себя сокрушаюсь. Володька, брательник! Опять подослал ко мне кого-то из своих малолетних любовниц? От него постоянно приходят. Причём, сначала приходят они. А затем уже сам Володька звонит и канючит мне в трубку: