Круг замкнулся. Печенеги. Странные травы, которые подходят для темных ритуалов. И черная болотная соль. Та самая, которой убийца чертил свои круги. И молодой, гордый степняк с серьгой в ухе… Это уже было не просто предположение. Это был почти портрет.
В другом конце корчмы завязалась пьяная драка. Кто-то кого-то обозвал, полетели кружки, послышались глухие удары и смачные ругательства. Всеобщее внимание переключилось туда. Ратибор воспользовался моментом.
Он тихо поднялся из-за стола, бросив на него пару медных монет. Когда он проходил мимо столика торговцев, он как бы невзначай споткнулся и навалился на плечо Вавилы.
– Осторожнее, друг, – просипел торговец.
– И ты, друг, – прорычал в ответ Ратибор прямо ему в ухо, сжав его плечо так, что у того хрустнули кости. – Язык твой длинный. А ночи в Киеве нынче темные. И ножи острые.
Вавила обмяк, его лицо побелело от ужаса. Он судорожно закивал, не в силах вымолвить ни слова. Ратибор отпустил его и, не оборачиваясь, вышел из корчмы в ночную грязь.
У него было все, что нужно. Он больше не будет бродить по городу, ожидая следующего трупа.
Пора было нанести визит Марфе-солеварке, а потом – готовиться к долгой прогулке.
Прогулке в стан, где живет молодой и гордый степняк, который покупает ведьмины травы и любит рисовать на земле черные круги. Волк напал на след. И он знал, что этот след приведет его прямо к глотке убийцы.
Глава 13. Досье на Молчуна
Его не всегда звали Молчуном.
Когда-то у него было другое имя. То, которое произносила шепотом его жена, прижимаясь к нему в темноте. То, которое выкрикивал смехом его сын, убегая от него по высокой траве у реки. Это имя умерло. Сгорело. Истлело до костей и пепла десять зим назад. Ратибор сохранил его лишь как клеймо на своей душе, как досье на того человека, которым он когда-то был, и которого он похоронил вместе со своей семьей.
Он шел по ночному, охваченному паникой Киеву, но видел не его. Запах дыма, въедливый, горький, был не от вчерашних амбаров. Это был дым из прошлого, дым, который навсегда пропитал его легкие. Один глубокий вдох – и он снова там. На окраине своего родного села под Черниговом, которое в тот день печенеги превратили в выжженную язву на теле земли.
Воспоминание было не туманным, а острым, как осколок стекла в глазу.
Он был в дозоре на холме, когда они налетели. Не армия, идущая в бой, а саранча. Воющая, гикающая орда на низкорослых, жилистых лошадях, появившаяся из-за леса как кровавый рассвет. Он успел трижды протрубить в рог, прежде чем первая стрела вонзилась ему в плечо. А потом начался ад.