И тут – звук исчез.
Резко, будто был выключен переключателем.
Антон постоял, прислушался, выругался полушёпотом, щёлкнул выключателем лампы и двинулся к окну. Поднял жалюзи.
За стеклом – пустота.
В том смысле, что обычная улица – двор с облезлым тополем, фонарь, мерцающий, как умирающий глаз старого пса, скамейка, мусорный бак – всё было на месте. Но в этой привычной, почти карикатурной реальности чувствовался надлом. Тонкая, едва уловимая инородность. Как если бы всё было нарисовано заново – те же линии, но чужим художником.
И посреди всего этого – фигура.
Она стояла на перекрёстке. Маленькая. Тёмная. Немобильная.
Антон невольно вздрогнул.
Фигура не двигалась. Ни головы, ни рук, ни даже намёка на дыхание. Словно вырезанная тень. Только одно было отчётливо ясно – она смотрела прямо на него.
И пусть между ними были улица, дерево, пыльный воздух и стекло – взгляд ощущался физически. Как холодная рука на шее.
Антон захлопнул жалюзи, отпрянул назад, едва не опрокинув кресло, и на негнущихся ногах вернулся к кровати. Лёг. Закрыл глаза. Сказал себе: бред. И даже добавил – поздно лёг, пересмотрел видео про магниты и вселенную, плюс снотворное, всё это ерунда, ерунда, ерунда…
Но сон не пришёл.
И 3:33 продолжало светиться из темноты. Как стеклянный глаз, отказывающийся моргать.
Глава II: Бумажная угроза
На следующее утро Антон проснулся с чувством, будто его голову использовали вместо подушки в вагоне третьего класса. Он сел, потрогал виски, попытался нащупать пульс и тут же пожалел об этом: сердце било тревогу, как барабанщик на параде сумасшедших.
Сквозь плотные шторы просачивался серый, недовольный свет. Было около девяти. За окном слышался голос водопроводчика, ругавшегося с лужей. Всё вроде бы говорило: ты жив, ты дома, ты просто не выспался. Но в самом воздухе комнаты витало что-то, отдалённо напоминающее запах перегоревшего воспоминания.
Он не стал вспоминать, что именно было ночью. Не хотел. Впрочем, память, как и положено уважающей себя памяти, – не спрашивала. Она подбросила в лицо образ: тёмная фигура на перекрёстке, жалюзи, дрожь в пальцах, 3:33.
– Господи, – сказал Антон и сам себе не поверил.
Затем он сделал то, что делают почти все современные люди, когда на душе муторно: пошёл на кухню. Там его встретила привычная, кухонная тишина: немного холода от окна, крошки на столе, забытая чашка с чайным следом, напоминающим карту Балкан, и хлеб, который наутро всегда теряет веру в собственную свежесть.