В Бирсе располагались святилища карфагенских богов – храм богини города Танит[27] и святилище бога-врачевателя Эшмуна, бога, подобного нашему Асклепию. Храм Эшмуна был окружен, будто колоннадой, высоченными священным кипарисами. К зданию храма вела широкая лестница в шестьдесят ступеней. Именно там до последнего укрывались несколько тысяч карфагенян, и оттуда вышли те, кому позволили сдаться.
* * *
Полибий потом понаписал много чего слащавого и лживого про те страшные последние дни Карфагена, посмевшего соперничать величием с Римом. Сам Полибий, выходец из Аркадии, отстаивал союз греков с римлянами в войне с македонским царем Персеем, но, видимо, недостаточно сильно угождал властелинам мира, поскольку его обвинили в измене и отослали в числе прочих заложников в Рим. Тут, правда, как человек широкого ума, Полибий не пропал, а нашел покровителей и сумел устроиться весьма неплохо. Эмилий Павел взял его в дом как учителя для своих сыновей, учителя, который воспитал будущего разрушителя Карфагена. И не только воспитал, но и сопровождал его под стены обреченного города, и вдохновлял на этот подвиг. Сам же Полибий написал подробную историю, в которой воспел подвиги Сципионов, прежде всего своего ученика Эмилиана.
Яркими красками Полибий живописал унижения Гасдрубала, стоявшего во главе обороны Карфагена. Рассказывал, как супруга Гасдрубала вырядилась в дорогие одежды и вышла с детьми к Эмилиану благодарить за оказанную милость. Эмилиан изображал мудреца, а Полибий, следовавший за патроном по пятам, подсказывал ему значительные фразы или попросту сочинял их сам и записывал на таблички. Расхаживая по лагерю, зачитывал он всем встречным эти изречения и уверял, будто бы Эмилиан все это говорил сам, а Полибий только услышал. Заложник-грек придумал легенду, будто, глядя на горящий Карфаген, Эмилиан цитировал Гомера[28] и плакал, и вздыхал – мол, и Рим может вот так же когда-нибудь погибнуть, ибо города как люди, рождаются, переживают расцвет и помирают. И у полководца при этой мысли сердце разрывалось от горя. Ничего такого Эмилиан не говорил: римляне шестой день разрушали Карфаген, город горел, легионеры валили один пылающий дом на другой целиком, тучей взлетали искры, выстреливали, как ядра из баллисты, горящие головни, и пламя перекидывалось с одного поверженного дома на другой. Облака дыма стояли над полуостровом, у всех слезились глаза, людей мучил удушливый кашель. Казалось, проснувшаяся Этна стала извергаться на месте погибающего города. В этом облаке пепла, в этой пляске огня посреди нестерпимого жара, когда легионные рабы едва успевали подносить воду – обливать плащи и доспехи, а заодно и тряпки, которыми воины закрывали обнаженные руки и лица, было не до красивых фраз. Слышались только яростная ругань, проклятия, хриплые крики команд, вопли боли, треск горящих бревен, грохот падающих каменьев. И опять ругань и проклятия.