А меня сковало холодным страхом – таким, что не то что двинуться, даже слово вымолвить было невозможно.
Но этот раз был еще страшнее.
Я не мог больше терпеть.
В этот раз, казалось, всё закончится хуже, чем обычно.
Я впервые осмелился ей перечить, а это самый страшный из грехов этого семейства.
– Я тебя сейчас тут ногами насмерть запинаю, – завизжала она. – И всем плевать будет. Никто за тебя не вступится. Ты один тут. А отцу скажешь – не поверит. Кто тебе верить станет, лживый поганец? Пошёл с глаз моих!
Она схватила что-то с полки и швырнула в меня.
На счастье успел увернуться.
Хорошо, что она этого не увидела – это бы только раззадорило её ещё больше.
В этот раз надо было бежать. И такой шанс подвернулся! Она отошла в другую комнату, кажется, кто-то позвонил.
Но на дворе зима…
Куртка шуршит, молния на сапогах громко лязгает.
Стоит задержаться хоть на секунду – она выскочит и всё. Я в западне.
Да и чёрт с ним.
Всё равно бежать было только к бабушке, а это совсем недалеко – две дома, улица и я на месте
Я тихо, почти беззвучно открыл входную дверь, выхватил куртку с вешалки и выскользнул в подъезд.
– Куда собрался, поганец? А ну стоять!
Она успела схватить мою куртку, и когда ткань осталась в её руках, закричала ещё громче.
Я бросился вниз по лестнице, мимо этажей, мимо чужих дверей, босой, будто гналась за мной сама смерть.
На улице снег хрустел под ногами, а мороз насквозь пронизывал кожу, но я почти не чувствовал холода.
Только страх.
Страх, что если задержусь хоть на миг, она догонит и всё кончится.
Я даже не знал, гонится ли она за мной или осталась ждать в квартире, надеясь, что я не справлюсь с зимней вьюгой и вернусь в ее цепкие лапы.
Но я бежал, как никогда не бежал в жизни.
И через несколько минут ввалился на крыльцо бабушкиного дома.
Здесь меня точно защитят.
Я в это верил.
Сначала бабушка обрадовалась, что я пришёл, но следом сразу перепугалась, когда увидела, что я стою на пороге босой, в одной лишь пижаме, с красными от мороза ногами.
С них капал слегка подтаявший снег.
Но вместо холода теперь я чувствовал такое знакомое тепло родной старенькой квартиры.
– Ты как же так? Зачем без обуви? Что стряслось?
В её глазах было настоящее, ненаигранное беспокойство.
– Мама… это она…
– Да не может она, – тихо сказала бабушка. – Это же твоя мать. Что случилось-то?