После работы город притих, окутанный вязкой дымкой осеннего вечера. Первопрестольск привычно сверкал огнями, и эта привычность раздражала Аркадия: улицы и здания делали вид, будто ничего особенного не случилось, словно жизнь не свернула внезапно на нелепый путь абсурда.
Ладогин вышел из ведомства и невольно ускорил шаг. Ему не хотелось задерживаться среди стен, наполненных дневным цинизмом и ехидными улыбками. Слухи, днём забавлявшие коллег и почти доведшие их до истерического смеха, теперь отдавались в сознании глухой болью, превращаясь в тяжёлую усталость.
Аркадий знал, что не справится самостоятельно с тревогой, глухим раздражением и внутренним хаосом, грозящим лишить его равновесия. Ему нужен был кто—то, кто сможет выслушать, понять и дать мудрый совет. Таким человеком был Семён Ветров – человек из другого времени, с иным уровнем сознания, которому политик доверял больше, чем себе.
Решение созрело внезапно, оборвав сомнения одним движением. Он быстро вызвал водителя и попросил приехать без промедления. Время подгоняло, а мысли метались, сталкиваясь и не находя выхода.
Семён Ветров родился в эпоху, когда планы ещё были реальными, а лозунги писали вручную. Юность его прошла в столичной коммуналке, где пять семей делили один кран, который постоянно капал. Он с отличием окончил Академию госуправления, отказался ехать в безопасную провинцию и сразу пошёл в аналитическое управление при Совете. Уже тогда за ним закрепилась репутация человека, говорившего мало, но слушаемого всеми. Его заметили быстро.
К сорока годам Ветров возглавил Главное управление политической стратегии. Под его руководством рождались документы, превращавшиеся в законы, реформы и даже войны. Его называли тенью Головы, а кто—то считал истинным автором идеологии СФСР. Ветров не стремился к публичности, не делал карьеру напоказ. Его уважали те, кто понимал, и особенно боялись те, кто понимал слишком много.
Спустя пятнадцать лет он ушёл, просто исчез – без пресс—конференций, указов и трансляций. Одни утверждали, что он отказался подписывать сомнительный закон, другие говорили, что его тихо и с благодарностью отстранили, словно талантливого актёра, слишком вжившегося в роль. С тех пор он жил в старой сталинке на центральной улице, держал собаку, пил китайский чай и читал бумажные газеты. Он ничего не комментировал и не жаловался. Все знали, что он помнит всё. Именно поэтому к нему шли, потеряв почву под ногами.