Габриэлла уперлась ладонями в массивные створы ворот. Дерево, древнее и вечное, не скрипело, не сопротивлялось – оно поддалось её прикосновению с неестественной грацией, будто узнавая её силу. Врата распахнулись бесшумно, словно само пространство расступалось перед ней.
Переступив порог, они оказались в круглом коридоре, где время, казалось, текло иначе. Внешняя стена была высечена прямо в скале – её поверхность переливалась теми же серно-серебряными прожилками, что и фасад дворца, но здесь они мерцали приглушёнее, будто прикрытые дымкой веков. Внутреннюю сторону образовывали колонны – не рукотворные, а настоящие стволы древних деревьев-исполинов, их кора всё ещё сохраняла первозданную шершавость, а между трещин пробивался живой мох, изумрудный и бархатистый.
Между колоннами открывался вид во внутренний сад – идеально круглый, как отшлифованный самоцвет. Земля здесь была устлана густым ковром мха, мягкого и прохладного, будто сотканного из тысячи летних ночей. Редкие хвойные деревья, стройные и темнокожие, тянулись вверх, их иглы отливали сизым налётом, словно припорошенные инеем.
А в центре – колодец.
Низкие хрустальные стены, не выше колена, окружали жерло, куда с рокотом низвергались воды водопада. Хрусталь был прозрачным, но не стеклянно-хрупким – он переливал внутренним светом, как застывший лёд под полярным сиянием. Сквозь него можно было разглядеть, как вода, пенистая и яростная, несётся вниз, в недра земли, будто дворец пирует её бездну.
Они шли по коридору, огибая колодец. Торин и Лира не могли оторвать глаз от водопада – его гул здесь был глуше, но от этого не менее гипнотическим. Струи, падая, дробились на миллионы сверкающих капель, и в каждом блике рождались крошечные радуги, жившие лишь мгновение. Воздух дрожал от влажного ветерка, что рождался в этом вечном падении, и казалось, будто за пеленой воды кто-то движется – тени, силуэты, может, просто игра света.
Пройдя полукруг, они оказались за водопадом. Здесь звук приглушался ещё сильнее, превращаясь в далёкий шёпот, а стены покрывал толстый слой мха, впитывающего все отзвуки.
Перед ними возвышались новые двери – ещё массивнее, ещё древнее. Их поверхность полностью скрывали ползучие растения: гибкие стебли обвивали створы, как змеи, а листья – серебряные, с прожилками цвета лунного света – шелестели при малейшем движении воздуха. У дверей стояли двое воинов. Те же? Или другие? Их доспехи были такими же, но теперь в руках они держали мечи, а пальцы лежали на рукоятях с привычной готовностью.