– Этого убить, – без выражения в голосе приказал он солдатам, даже не взглянув на старика.
Вскрик и хруст разрубленной плоти подтвердили исполнение приговора.
***
Четырнадцать дней прошло с тех пор, как тысяча Мейра покинула обугленные останки Бельсао. Подобная облаку черных птиц, как стая перелетных, изголодавшихся демонов, ушли всадники на юг, в страну свиртов, и с тех пор не было от них вестей.
Новый день застал Арека в пути. Утро, едва отличимое от ночи, немного подсветлило серую небесную пелену. Снег уже почти весь сошел. Бурая от прошлогодней травы земля ждала солнца, чтобы выбросить на поверхность молодые побеги, зацвести, приманивая насекомых, создать иллюзию радости – обманчивой радости жизни.
Глаза слипались, он с трудом размыкал веки – ночь в седле. Изредка проваливаясь в забытье, Разрушитель позволял телу немного отдохнуть. Тело несовершенно, как и природа, его создавшая. Тело требует сна, покоя, вечного покоя – и этот покой будет ему дарован в свое время.
Арек редко и мало спал, обычно обходясь неглубокой дремотой: покачиваясь в седле опасно терять контроль. Он частично присутствовал, наполовину бодрствовал всегда. Может быть, это и было причиной того, что сны почти не приходили к нему. В те же краткие промежутки, когда он подрубленным деревом валился на ложе, приготовленное солдатами – охапку соломы, шкуру, реже – кровать в каком-нибудь доме – время словно бы пролетало мгновенно. Только сомкнул веки – и уже открыл их, готовый к движению.
Не единожды уже привычка выпрыгивать из сна с мечом в руке удивляла и прерывала жизнь особо удачливых убийц, что умудрялись иногда проникать к нему сквозь частокол глаз и пик гвардейцев. Этих он убивал сразу. Неудачливых ждали пытки.
И был только один сон, который Арек мог бы вспомнить в любой момент и во всех подробностях. Этот сон он видел трижды.
Ему снилась чернота. Сплошная и неразрывная, которую и узнать-то получалось только потому, что он – не помнящий имени – был, а больше ничего не было. Затем приходил шорох. Как будто большая змея сползает по песчаному склону долго-долго, не имея возможности остановиться. Шорох наполнял собой невидимое пространство, заставляя Арека совершать усилие – усилие нечеловеческое – чтобы открыть глаза – оказывалось, что у него есть глаза – и разорвать черноту, как рвут ткань или бумагу, выпуская из себя притаившуюся в глубине бледность, туман или нечто иное, белесое и мертвое, но подвижное и непостоянное по форме. Дымка или облако, пар или дым, это нечто выходило из тела – оказывалось, у него есть тело – заставляло ощутить неподвижность, скованность, ледяную глыбу, неподъемной тяжестью придавленную к скользящей куда-то поверхности – оказывалось, что существует движение, и шорох вызван им.