Палата была крошечной. Еще меньше, чем другие. Каменный пол, голые стены, окрашенные в грязно-желтый цвет, покрытый плесневыми разводами у самого пола. Одно маленькое, высоко расположенное окно с массивной решеткой, пропускающее скупой серый свет дождливого дня. В углу – соломенный тюфяк на железной койке без постельного белья. И ведро.
На койке сидел человек.
Пациент №5. Джонас.
Он не соответствовал ожиданиям Элиаса. Ни буйства Картера, ни немого ужаса Хромого Тома, ни исступленного царапанья Эстер. Он был худым, но не истощенным. Его темные, слегка вьющиеся волосы были неопрятны, но не спутаны в колтуны. Лицо – бледное, с правильными, даже тонкими чертами. Оно могло бы быть красивым, если бы не полное отсутствие выражения. Ни страха, ни злобы, ни интереса. Абсолютная пустота, но иного рода, чем у Генри М. Не отсутствие разума, а… его сокрытие. Глубина. Его глаза были темными, почти черными, и смотрели не на Элиаса, а куда-то в пространство перед собой, словно фиксируя что-то невидимое. Он сидел совершенно неподвижно, скрестив ноги по-турецки, руки лежали ладонями вверх на коленях. Поза была странно медитативной, неестественной для сумасшедшего дома.
Но больше всего Элиаса поразило не это. По всему полу палаты, на голых камнях, лежали листы бумаги. Не газеты, не обрывки – это были чистые, белые листы, явно принесенные кем-то извне. И на них… были рисунки.
Рисунки.
Элиас замер на пороге, его взгляд прилип к ближайшему листу. Он ожидал увидеть хаотичные каракули, страшные рожи, может быть, сцены насилия – обычные проявления больного воображения. Но то, что он увидел, не поддавалось никакой логике.
Это были геометрические формы. Но такие, которые не должны были существовать. Углы, которые не могли сойтись в трехмерном пространстве. Спирали, закручивающиеся внутрь себя и одновременно наружу. Многогранники с гранями, плавно перетекающими одна в другую под невозможными углами. Символы, составленные из линий, которые заставляли глаза болеть и слезиться, когда пытался проследить их путь. Некоторые композиции напоминали архитектуру – башни, арки, колоннады – но построенные по законам кошмарной, неевклидовой геометрии. Здания, которые могли существовать только в пространстве с иным числом измерений или в бреду лихорадки. На других листах были изображены… существа? Намеки на щупальца, глаза, крылья, но слитые в абстрактные, пульсирующие формы, лишенные четких контуров, как будто художник пытался запечатлеть нечто, постоянно ускользающее от восприятия. Цвета, где они присутствовали (видимо, карандашами или углем), были грязными, неестественными: ядовито-фиолетовый, болотный зеленый, глубокий, поглощающий свет багровый. И повсюду – повторяющийся сложный символ, похожий на искаженную звезду с изогнутыми лучами, вписанную в круг с неправильными выступами.