Согласно исследованиям, чувство принадлежности к месту способно уменьшить тревожность почти на сорок процентов. Я не знала, станет ли этот город моим домом, но желание попытаться уже было маленькой, но важной победой.
Для всех вокруг я – бедная студентка, словно персонаж из другого мира, с двумя чемоданами и мечтой, которая ускользает сквозь пальцы. Этот образ – мой щит, камуфляж, не вызывающий лишних вопросов. В нем удобно прятаться, потому что правда – это ультиматум. Полмиллиона долларов. Не абстрактные суммы, не хорошие оценки, не опыт, а именно деньги. Живые, звонкие, обжигающие. Из этих денег строятся не просто стены и тюрьмы, а целые троны. Они основа моего рода, цепь, которую я пытаюсь разорвать. Для кого-то это финансовая утопия, для меня – ключ к свободе.
– Ха-а, – выдохнула я, натягивая наушники. – С каким трудом я уговорила отца отпустить меня, – пробормотала, словно заклинание, чтобы вспомнить, кто я и что на кону.
Я открыла почтовый ящик, быстро смахнула пачку счетов и документов, сжала их в руках и направилась к лифту. Все вокруг казалось рутинным – обыденным и почти безопасным. Пока двери лифта не распахнулись.
Я застыла, словно вкопанная. Движение отняло, воздух сжал грудь, и в глазах всплыл он – призрак, которого я думала похоронила вместе с прошлым. Тот, кто здесь не должен был появиться. Но он был здесь.
И мир – даже если пока только внутренний – вдруг треснул.
Высокий, пугающе привлекательный. Угрожающая симфония костюма и взгляда. Его глаза – черные, как обсидиан, – лисьи: хитрые, колючие, непроницаемые. Все во мне, от головы до кончиков пальцев, вздрогнуло от его присутствия. Лицо пробуждало воспоминания. Как запах детства или знакомая мелодия, но вместо уюта приносило острое, почти физическое сожаление.
Он был словно живая архитектурная модель: волосы ровно зачесаны, скулы симметричны, губы – словно сошедшие с наброска скульптора. Костюм сидел идеально – не по мерке, а по судьбе. Но главное – взгляд. Пронзительный, хищный, не просто смотрящий, а пробивающий насквозь. Таким взглядом не просто изучают, в нем читают цену. Шрам под глазом – тонкая линия, словно штрих пера на портрете, не рана, а подпись личности. Ему около двадцати шести, и в каждом движении чувствовалась гравитация власти, никакой суеты, только уверенность и сила.