Осман криво усмехнулся, но в глубине его темных глаз не было и тени веселья.
– Отец был велик, спору нет. Его имя гремело от Эгейского моря до границ Армении. Мне же, его сыну, еще только предстоит заслужить такое уважение, выковать его в огне битв и мудрости решений. Пока мы, Кайы, лишь одно из многих тюркских племен, кочующих по этим землям, ищущих свою долю, свою плодородную yurt (юрт – родина, земля кочевья), где можно было бы без опаски растить детей и пасти стада. Но я видел сон, Акче-ага… Сон, который не дает мне покоя ни днем, ни ночью.
Старый воин мгновенно насторожился, всем своим видом показывая предельную концентрацию. О снах Османа в племени уже начинали ходить приглушенные, но настойчивые толки, передаваемые шепотом от шатра к шатру. Особенно часто вспоминали тот, что он увидел несколько лет назад в доме святого шейха Эдебали, чью дочь, прекрасную Малхун-хатун, Осман мечтал назвать своей женой.
В том сне луна, полная и сияющая, вышла из груди праведного шейха и, переплыв ночное небо, вошла в грудь самого Османа. А затем из его собственного тела, из самого сердца, выросло огромное, могучее дерево, ветви которого раскинулись так широко, что тень от них накрыла весь известный мир – горы, реки, города…
Шейх Эдебали, мудрец, чье слово ценилось на вес золота, истолковал этот сон как предзнаменование великой империи, которая произойдет от Османа и его потомков.
– И что же на этот раз привиделось тебе, Осман-бей? – Голос Акче Коджи стал тише, почти благоговейным.
– Я снова видел сокола, – медленно, подбирая слова, произнес Осман, не отрывая взгляда от той точки на горизонте, где небо сливалось с землей. – Могучего, с черным оперением и глазами, как два раскаленных угля. Он парил высоко-высоко, над этими горами, над этими долинами, над нашим стойбищем.
И тень от его распростертых крыльев была не тенью страха или угрозы, а тенью защиты, покровительства. А затем, прямо в небе, сокол обернулся знаменем, нашим знаменем Кайы – синим полотнищем с белым луком и двумя стрелами.
И оно взвилось еще выше, так высоко, что, казалось, коснулось самого престола Всевышнего. Люди внизу, наши люди, смотрели вверх и лица их были полны надежды. Umut (умут – надежда) – вот что я увидел.
Акче Коджа долго молчал, задумчиво поглаживая свою окладистую бороду. Слова молодого вождя, произнесенные ровным, но полным сдерживаемой внутренней силы голосом, обладали странной, почти гипнотической властью. В них слышалась не только юношеская мечтательность, но и твердая, почти сформировавшаяся воля.