Он говорил о «растущей силе Кайы», о «дерзости молодого волка Османа», который, по его словам, «скоро перестанет довольствоваться костями и захочет мяса». Он жаловался, что Эртугрул был предсказуем, а вот чего ждать от его сына – bilinmez (билинмез – неизвестно).
Осман усмехнулся уголком рта, но глаза его оставались холодными. «Молодой волк». Что ж, в этом грек был, пожалуй, прав. Хватит уже Кайы ютиться на задворках чужих владений.
– А Кёсе Михал? Что отвечал текфур Ярхисара? – спросил он.
– А вот тут самое интересное, beyim, – продолжил Конур, понизив голос, хотя вокруг не было никого, кроме них четверых. – Кёсе Михал поначалу отнекивался, говорил, что Кайы – соседи мирные, если их не трогать. Но текфур Биледжика был настойчив.
Он упомянул о недавнем нападении на караван с византийскими товарами недалеко от Инегёля, в котором якобы участвовали воины Кайы…
– Yalan! (Ялан! – Ложь!) – не сдержался Осман. – Мы не трогаем караваны, если они не перевозят оружие для наших врагов! Текфур Инегёля сам постоянно провоцирует нас!
– Именно это и пытался донести Кёсе Михал, – подтвердил Аксунгар. – Но Константин из Биледжика привел какой-то новый «довод». Он говорил о возможном союзе с текфуром Инегёля, а также намекал на поддержку со стороны более могущественного византийского стратига из Пруссы.
Он предложил Михалу объединить силы и «поставить на место зарвавшихся кочевников», пока мы не стали слишком сильны. Предлагал ударить первыми, возможно, во время одного из наших праздников, когда бдительность ослабевает. Речь шла о совместном saldırı (салдыры – нападение, атака).
Наступила тяжелая тишина. Слова разведчиков рисовали безрадостную картину. Тайный сговор, направленный на уничтожение или, по меньшей мере, ослабление племени Кайы.
И если участие текфура Инегёля было ожидаемо – тот давно искал повода для войны, – то колебания Кёсе Михала и возможное вовлечение правителя Пруссы меняли весь расклад. Это уже была не просто пограничная стычка, это пахло большой бедой, настоящей savaş (саваш – война).
Раздумья молодого вождя: между мечтой и действием
Осман отошел на несколько шагов, заложив руки за спину. Он смотрел на вершину горы Доманич, где в утреннем тумане ему иногда мерещились очертания огромного дерева из его сна. Сон о великой империи… Но какая может быть империя, если твое племя могут раздавить в любой момент, как неосторожного жука? Hayal (хаяль – мечта, иллюзия) – вот чем это казалось сейчас.