Жизнь мужчины с женщиной. Это не только совместные завтраки и общие счета. Это умение молча сидеть напротив, чувствуя, как болит ее душа за стеной, которую ты не в силах пробить. Это понимание, что иногда самое большое участие – это просто не мешать, не лезть, дать ей побыть одной с ее демонами, даже если эта одиночество режет тебя по живому. Он услышал, как в ванной включилась вода. Мощный, шумный поток, который должен был смыть всё: и усталость дня, и запахи кухни, и невысказанное горе о тете Любе, и вечные упреки матери, и его беспомощное молчание. Сергей закрыл глаза. Завтра будет суббота. Похороны. Чердак. И неизвестность. Глубокая, как та ночь за окном, неизвестность.
Суббота пришла серой и мокрой. Дождь стучал по подоконнику мелкой дробью, словно отсчитывая время до неизбежного. Сергей проснулся раньше Оли. Лежал на спине, слушая ее ровное, чуть тяжеловатое дыхание. В полумраке спальни профиль ее лица на подушке казался хрупким, почти девичьим. Но тени под закрытыми глазами говорили о бессоннице или слезах, которых он не видел.
Она проснулась внезапно, резко открыв глаза, будто от толчка. Миг растерянности, затем взгляд навострился, стал жестким. Она села, откинула одеяло.
«Сколько времени?»
«Еще рано. Семь», – ответил Сергей.
Она кивнула, не глядя на него, и направилась в ванную. Вода включилась почти сразу – снова этот мощный, скрывающий всё шум. Сергей поднялся, начал молча собираться. Каждый звук – шелест одежды, шаги по коридору – казался ему неуместно громким в этой напряженной тишине квартиры.
На кухне он поставил чайник. Достал два стакана. Подумал, поставил обратно один. Она вышла из ванной уже одетой – в темное платье, которое он не видел года два. Лицо было чистым, без следа слез, но и без выражения. Маска.
«Чай?» – спросил он, чувствуя глупость вопроса.
«Нет. Спасибо. Поедем?» – ее голос был сухим, лишенным интонаций.
Он кивнул. «Давай».
Дорога в деревню заняла три часа. Три часа молчания, прерываемого лишь шумом мотора, шорохом шин по мокрому асфальту и редкими объявлениями навигатора. Оля сидела, уставившись в окно. Пейзаж за стеклом – бесконечные мокрые поля, чахлые перелески, серые поселки – проплывал, как декорации чужого сна. Сергей украдкой поглядывал на нее. Сжатые челюсти, неподвижные руки на коленях. Она ушла куда-то очень глубоко внутрь себя, в то место, куда ему доступа не было никогда. Он чувствовал себя водителем такси, везущим пассажира на похороны – чужие, формальные.