Валентина Петровна фыркнула, явно не веря. Ее взгляд упал на фотографию мужа. Что-то мелькнуло в ее глазах – не боль, а скорее гнев. Или досада. «Старые хлам», – буркнула она, подбирая снимок. – «Чего по нему убиваться? Он давно в земле. Как и все тут». Она швырнула фотографию обратно в опрокинутую коробку. «Разбирайте быстрее. Я внизу». И, не дожидаясь ответа, тяжело заковыляла вниз по лестнице.
Оставшись вдвоем, они молча продолжили работу. Оля действовала с механической, пугающей эффективностью. Она не смотрела на фотографии, не разбирала вещи. Она просто сваливала все в большие мешки для мусора, которые Сергей молча подносил. Безжалостно, быстро. Детское платьице, бабушкины салфетки, журналы, письма – все летело в черные провалы мешков. Она словно стирала это место, это прошлое, вместе с минутой своей слабости.
Сергей пытался что-то сказать. «Может, что-то оставить? На память?» – робко предложил он, глядя на летящее в мешок платьице в горошек.
Оля не остановилась. «Зачем?» – спросила она ровным, мертвым голосом. – «Память – это боль. А боли здесь и так хватает».
Они закончили за час. Чердак опустел. Остались только голые стропила, пыль да тяжелые мешки с прошлым, выброшенным на свалку. Оля спустилась вниз первой, не оглядываясь. Сергей волок за собой мешки, чувствуя их нелепую, символическую тяжесть.
В доме царила гнетущая тишина. Поминки закончились, гости разошлись. Валентина Петровна сидела за столом, курила, глядя в окно. Оля стояла в дверях, сумка уже была в руках.
«Ну что, уезжаете?» – спросила мать, не поворачиваясь.
«Да, мам», – ответила Оля. – «Работа».
«Работа», – повторила Валентина Петровна с ядовитым сарказмом. – «Всегда у вас работа. Как же я без вас тут? С чердаком разобрались, а души-то свою разобрать небось не смогла?»
Оля побледнела. «До свидания, мама», – сказала она четко, переступая порог. – «Позвони, если что».
Они ехали обратно в темноте. Молчание в машине было теперь другим – не тягучим и тревожным, а тяжелым, как свинец. Оля снова смотрела в окно, но теперь ее взгляд был не расфокусированным, а острым, напряженным. Сергей чувствовал, как от нее исходит холод. Как будто на чердаке, вместе со старыми вещами, она замуровала что-то живое внутри себя. Окончательно.
Он пытался достучаться. «Оль… Я… Я не знал. Про отца. Про то, что тебе так тяжело».