Я огляделась, медленно поворачивая голову. Светящиеся деревья-исполины. Сияющий полог из листьев и цветов-фонарей. Изумрудный мох подо мной, образующий мягкий ковер. Воздух, сладкий и звонкий. И никого. Ни души. Только я, больная, перепуганная, с куском незнакомой кожи в руках, в самом сердце этого невероятного, дышащего светом леса.
Это был не сон. Боль была слишком реальной. Воздух был слишком сладким и странным. Свет был слишком чужим и прекрасным.
Лунный вихрь принес меня сюда. В мир, нарисованный на Карте. В мир, где кора деревьев светилась, а воздух звенел магией.
Я была в Этерии.
И пути назад не было.
Я лежала на изумрудном мху, прижимая к груди теплый сверток карты, и пыталась дышать. Не просто вдыхать этот сладкий, звонкий воздух Этерии, а дышать сквозь ком паники, сжимавший горло. Сердце колотилось, как бешеное, ударяя в ребра, отдаваясь болью в ушибленном боку. Этерия. Слово, рожденное где-то в глубинах интуиции при взгляде на Карту, теперь было реальностью. Холодной, ослепительной, пугающей реальностью.
Страх требовал зажмуриться, свернуться калачиком и ждать, пока это безумие не кончится. Но любопытство – то самое, что заставило меня развернуть Карту и ткнуть в нее пальцем – оказалось сильнее. Оно заставляло меня открывать глаза, сквозь пелену слез от боли и шока, и смотреть.
Деревья. Они были первым и самым неоспоримым доказательством того, что я не в «Дубках». Гиганты. Исполины. Их стволы, шириной с небольшой дом, уходили ввысь, теряясь в сияющем хаосе полога. Но не размер поражал. Свет. Кора каждого дерева светилась изнутри собственным, приглушенным сиянием. Один исполин неподалеку мерцал глубоким, бархатным фиолетовым светом, его борозды и наросты отливали аметистом. Другой, чуть поодаль, горел нежным, теплым янтарем, словно в его сердцевине тлело солнце. Третий – чистым, холодным изумрудом, освещая мох у своего подножия призрачным зеленым светом. Этот свет не был статичным. Он пульсировал. Медленно, ритмично, как дыхание спящих колоссов. И с каждым пульсом по стволу пробегали волны чуть более яркого свечения, ненадолго высвечивая причудливые узоры на коре или скопления огромных, влажно блестевших грибов у основания.
Полог над головой был небом и крышей одновременно. Не листья – полотно чуда. Огромные, в несколько метров шириной, листья-лопухи переливались всеми оттенками синего и пурпура, некоторые были полупрозрачными, как витражи, и сквозь них лился свет, окрашивая все внизу в фантастические цвета: сиреневые пятна, золотые полосы, изумрудные тени. Между ними свисали гроздья цветов-фонарей: хрустальные кубки, излучавшие мягкий белый свет; бархатные шары, светившиеся изнутри розовым; колокольчики из тончайшего фарфора, звенящие (или мне казалось?) голубым сиянием. Воздух между ними не был пустым. Он мерцал. Мириады крошечных, светящихся искр – золотых, серебряных, бирюзовых – танцевали в солнечных (лунных? магических?) лучах, как живая пыль. Они порхали, сталкивались, рассыпались веерами брызг, создавая ощущение, что сам воздух насыщен жизнью и светом.