Иногда кажется, что дом – это просто стены и крыша.
Но Амир знал: дом – это люди, которые дышат в тех же комнатах, что и ты.
И вдыхая запах жареной картошки, он почти безошибочно определял:
кто сегодня устал, кто в плохом настроении, а кто будет молчать до самого вечера.
Мама – Айша.
Её всегда было много, и в то же время – мало.
Она вставала рано, когда улица ещё только просыпалась, и уходила в халате, запахнутом поверх медицинского халата. Брала с собой тёплый чай в термосе, бутерброды и книгу. Айша всегда читала – в автобусе, в очереди, даже стоя у плиты.
Она умела видеть сквозь людей. Могла по одному взгляду понять, что сын не ел, что муж опять пил, что у младшего поднялась температура.
Говорила редко, но метко. Иногда её фразы были как диагнозы – точные, без жалости, но с любовью.
Айша не плакала. Даже когда приходилось залатывать дыры – и на носках, и в душе.
Она обеспечивала всю семью на свою зарплату врача, считая каждый тенге. Когда деньги заканчивались, просто затягивала пояс крепче. Никогда не жаловалась. Только иногда по ночам – очень тихо – читала стихи.
Папа – Арсен.
Он был разный. Когда трезвый – мог починить табурет, поднять Дармена на плечи, даже принести домой мороженое.
Когда пьяный – становился другим. Грубым, тяжёлым, неуправляемым.
Работал бригадиром на стройке. Говорил, что устает от жизни. Что никто его не понимает. Часто молчал часами, глядя в одну точку. Иногда приходил с пылью на сапогах и запахом, от которого хотелось открыть все окна.
Амир не знал, каким он был раньше. Но иногда видел, как тот прежний отец всё ещё просвечивает – в каком-то жесте, в обрывке фразы. И от этого становилось только больнее.
Дамир – шестилетний философ.
Говорит мало, но точно. Может сказать:
– А если папа добрый, просто злой в другое время?
И замолчать на полдня.
Любит рисовать дома. Именно дома: с трубами, дымом, открытыми окнами. И всегда рядом рисует маму.