Ольга прижала ладонь ко рту. Глаза расширились от ужаса. Она знала эти страшные бабьи сказки про лесных детишек, про мавок, что плачут, заманивая добрых людей на погибель. Знать нечисть близко? Или… Господи, помилуй! Или это знак? Знак того, что на нее уже обратили внимание ТЕ СИЛЫ, о которых шепчутся в деревне по вечерам?
Она не решалась пошевелиться, впиваясь взглядом в запотевшее стекло, за которым клубился все тот же непроглядный туман. Плач стих так же внезапно, как и начался, оставив после себя звенящую, гнетущую тишину, куда громче любого шума. Крупная дрожь пробежала по ее телу. Утренние хлопоты вдруг показались пустой суетой перед лицом нависшей тьмы.
В этот миг на улице раздались грубые голоса и тяжелые шаги. Не один человек. Шли целенаправленно. К ее избе. Сердце Ольги упало, превратившись в ледяной ком. Пальцы инстинктивно сжали нательный крест так, что костяшки побелели. Тревога, витавшая в воздухе, внезапно обрела форму и направление.
Тяжелые шаги заглушили тиканье ее сердца в ушах. Дверь, не запертая с утра – кто в деревне запирается? – с грохотом распахнулась, впуская не свет, а сгусток мрака и чужих силуэтов. Ольга только успела вскочить, роняя веретено во второй раз, ее крик «Кто там?» застрял в горле. Она не разглядела лиц – лишь грубые зипуны, заскорузлые руки, топоры на поясах. Ни слова. Ни угрозы. Ни объяснения.
Только стремительный взмах. Что-то тяжелое и тупое со свистом рассекло воздух и обрушилось ей на висок.
Мир взорвался болью и ярко-белым светом, который мгновенно поглотила чернота.
Холод. Пронизывающий, костный холод, пробирающий сквозь тонкую холщовую рубаху. И тряска. Ольга стонала, пытаясь открыть глаза. Веки слиплись, голова раскалывалась, будто внутри колотили кувалдой. В виске пульсировала огненная звезда боли, отдавая в зубы. Ее вырвало – горькой желчью и страхом – прямо на грязные доски под ней.
Она попыталась пошевелиться, но тело не слушалось. Только тогда она ощутила преграду. Не стены избы, а… прутья? Толстые, грубо отесанные жерди, вмороженные инеем. Она лежала не на полу, а на движущейся, скрипящей повозке, запертая… в клетке.
Сознание прояснялось сквозь туман боли и тошноты. Паника, острая и дикая, впилась когтями в горло. Она втянула воздух, чтобы закричать, но рядом раздался сдавленный всхлип.