Обида быстро прошла и в моей груди снова, как будто в первый раз застряли слова, которые уже давно следовало сказать. Но вместо этого я переминался с ноги на ногу и улыбался как дурак, не зная в какое русло направить разговор, чтобы не говорить их.
– Вы всё сложили, или опять болтали со Светкой весь вечер?
– Конечно, мы же не валяемся весь день в общей, как некоторые! А ведь мужчины, вы опорой нам быть обязаны!
– Эй, Маш, лет тридцать назад я был обязан только Союзу, царствие ему небесное. – Это дядька вышел из дома, чтобы лично проверить не забыл ли я чего. – Хватит вам ворковать, глянь на парня он краснее клюквы. Совсем ты его засмущала. – Он улыбнулся и подмигнул
– Конечно Вячеслав Михайлович, всё готово. И не смущала я его. Он же пень-пеньком, и слова то, наверное, такого не знает. На, держи. – Она снова улыбнулась и достала из-за пазухи свой термос, который в прошлый раз выпросила купить в городе. – Чайку попей в дороге, вдруг замёрзнешь.
Чаем у нас теперь называли в основном отвар из еловых лапок с ягодами или, когда позволяли финансы – с сахаром. Он неплохо помогал восстановить силы, ведь нормальных продуктов уже почти не осталось. Пришлось прибегнуть к опыту блокадников и использовать всё, что хоть как-то давало жить. Люди, пренебрегающие чаем и не имевшие достатка в основном, походили на овощи, еле волочащих ноги. Настоящий же чай стал большим раритетом, даже то, что раньше считалось дешёвой травой ныне ценилось и пилось в основном по большим праздникам или при приёме гостей. И то не у всех.
Летящие с неба снежинки с глухим стуком ударялись об очки, снегоход набирал скорость и шёл уверенно по крепкому, слежавшемуся насту. Иногда приходилось заметно снижать скорость, когда входил в поворот, ведь прицеп легко мог перевернуться, слишком уж он был сильно загружен. Хотя раньше, когда здоровье позволяло ездить дяде со мной, он мчался так, что приходилось упираться лбом ему в спину, иначе несмотря на шапку с капюшоном была реальная возможность отморозить уши. Уже полгода мне одному приходилось самому приезжать на рынок и пытаться торговаться, хотя это дело явно было не для меня.
По левую и правую руку проносились сугробы и тайга, белая пустыня простиралась настолько, насколько доставал взгляд. Ветер поднимал над сугробами закрученные спиралями вихри и метал белые саваны из стороны в сторону. Вдалеке показалась небольшая чёрная точка, приглядевшись повнимательнее я заметил человека, который копался в сугробе. Услышав гул мотора, он встал, достал что-то из кармана и три раза мигнул мне небольшим, но ярким огоньком. Я осторожно приблизился к нему и выключил фару, которая явно мешала ему разглядеть меня, сначала я подумал, что это кто-то из Таулановского двора, но как оказалось, мужик просто сильно щурился. Он помахал мне и жестом руки попросил подойти. В глубине груди засвербело, мне не раз приходилось слышать, как сердобольных дураков стреляли в упор из обреза и оставляли только голый труп в сугробе. Глаза метались из стороны в сторону, пытаясь увидеть опасность. Рука сама по себе тянулась финке, болтающейся на поясе. Вряд ли я мог тогда отмахаться ей не то, что от двух – от одного то, но как я заметил, человеческий организм, даже самый тепличный всегда сохраняет на подкорке сознания нужный алгоритм поведения в стрессовой ситуации.