Не знаю, сколько прошло времени. Час или три. Время – сомнительная конструкция.
Взгляд на часы – почти шесть.
И вдруг – щёлк. Достаточно.
Я резко подскакиваю. Пространство внутри меня больше не выдерживает неподвижности.
Одеваюсь на автопилоте. Спортивные штаны. Футболка. Мягкая толстовка. Наушники. Хватаю сумку с одеждой для спорта. Какая удача, что я собрала её ещё вечером – тогда я не знала, что ночь станет вот такой.
На улице ещё темно. Воздух сырой, пахнет ржавыми трубами, мокрой соляной крошкой под ногами и сонным городом, который притворяется, что все ещё спит. Островки чёрной прошлогодней травы вдоль домов спешат спрятаться под внезапным мартовским снегом.
Город молчит. Только где-то на заднем плане слышится редкий стук капель с водостока и глухое шуршание шин по блестящему асфальту. Снег все ещё продолжает падать, но уже рассыпчатый и редкий.
Я лечу по унылым лужам сквозь полусонный двор. Пульс всё ещё где-то в горле. Его гул растекается к ключицам. Отдаётся эхом в запястьях.
Я не знаю, куда это ведёт. Не понимаю, что началось. Не уверена, как это вообще назвать.
Но если оно всё равно уже началось – пусть ведёт.
На улице холодно. Конечно, не так, чтобы захотелось спрятать лицо в шарф и сильнее затянуть капюшон. Сырой и бодрящий мартовский холод. Как будто воздух сам выходит навстречу, касается лба, щёк, пробирается в рукава, цепляется за пальцы, и говорит:
Ты вышла – я здесь. Дыши.
Я шагаю по улице быстро, с острым намерением. Плечи приподняты, подбородок немного вперёд. Ритм в ушах. Ритм в шаге. Ритм в пульсе. Никого. Город спит, как будто заперт изнутри. Даже собаки ещё не вывели на прогулку своих хозяев. Фонари бросают на мокрый асфальт золотистые размытые пятна. Их контуры расползаются, как акварель, к которой кто-то слишком рано прикоснулся пальцем. Как будто весь город нарисован на мокрой бумаге.
И в этой влажной, смятой заготовке утра становится вдруг очень тихо. Не снаружи, а внутри. Не расслабленно – не так, чтобы раствориться в этой тишине. Нет. А как будто всё, что было спутанным клубком – нервами, паникой, внутренним гулом, дрожью и страхом, – вдруг вытянулось в тонкую прямую линию. Сухую и чёткую, как струна.
Нет ни «что мне делать», ни «господи, я снова схожу с ума».
Просто есть я. Есть улица. Есть мокрый блестящий асфальт. Есть влажный воздух. Есть музыка в наушниках, которая почему-то звучит как часть этого пространства.