И Касриэль. Верховный Следователь Каэрнора. Единственный, кто не подчинялся ни Совету, ни армии, ни придворным структурам. Он подчинялся только Королю – и собственной присяге, данной в той части Мортвеля, куда даже магия не проникает без разрешения.
Он не был магом в привычном смысле. И не носил титул архонта. Его имя не вызывало молний, не вело за собой воинов. Но каждый в этом зале знал: там, где появлялся Касриэль, исчезали тайны. И вместе с ними – те, кто их хранил.
Высокий, худощавый, с прямой спиной, в одежде глубокого, пепельного цвета, лишённой эмблем и украшений. Камзол застёгнут до самого горла, перчатки тонкие, без тиснения. Всё в нём было точно. Ни одного жеста, ни одного изгиба, которому можно было бы приписать эмоцию.
Черты лица – строгие, заострённые, будто вырезанные из магически заточенного камня. Скулы резкие, подбородок острый, губы узкие. Ни следа времени. Ни морщин, ни седины – только совершенное, выхолощенное бессмертие, свойственное тем, кто никогда не прибегал к магии земли.
Его уши – валийрские, вытянутые, с мягким изломом, чуть прикрытые прядями тёмных волос, убранных назад. Ни одного пятна. Ни одной слабости.
Взгляд – выцветший, серо-ледяной. Не равнодушный, а изначально отстранённый. Так смотрят те, кто раз за разом видит в существах не лица, а противоречия. И учится разрушать их, пока они не начали разрушать мир вокруг.
Эти валийры – структура власти Каэрнора. Не формальная. Настоящая.
А за их спинами – Мортвель.
Столица Каэрнора раскинулась среди утёсов, будто сама земля поднялась, чтобы нести на себе этот город. Башни вздымались к небу, как вытянутые клыки древнего зверя. Одни были гладкие, тяжёлые, другие – вытянутые, тонкие, будто хищные пальцы. Камень – чёрный, насыщенный магией, жил собственной жизнью: в нём не было тепла, только сила. И каждый дом, каждый шпиль, каждый витраж был не просто построен – влит в архитектуру чарами, стянут печатями и защищён от времени.
Город не был открытым. Он наблюдал. Свет в окнах казался живым: не тёплым, а осмысленным. На улицах горели лампы с фрагментами рун, подчинённые расписанию, что шло не по часам, а по внутреннему ритму дворца. Переулки – узкие, извилистые, расходились под острым углом, будто отсекая лишнее. Каждое здание – часть чего-то большего. Ни одной случайной линии. Ни одного ненужного окна.