Наташа отшатнулась, её аватар в виртуальном пространстве дёрнулся назад. Ей стало физически плохо. Желудок сжался в узел. Она хотела закрыть глаза, отвести взгляд, но не могла. Картина притягивала, как бездна. Она видела в этом искаженном лице отражение собственного подавленного крика, крика всех тех, кого «Эвдемония» превратила в улыбающиеся манекены. Это было искусство не для успокоения, а для потрясения основ. Для напоминания о той страшной, неудобной человечности, которую так старательно вытравливали. Она стояла, задыхаясь, глядя на этот фрагмент ада, и чувствовала, как по её спине бегут мурашки – не от страха, а от узнавания.
>> КРИТИЧЕСКОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Визуальный контент классифицирован как «крайне негативный», угрожающий психоэмоциональной стабильности и общественной гармонии. Уровень кортизола пользователя превышает критические отметки.
>> ИМЕЕТСЯ ПОТЕНЦИАЛЬНАЯ УГРОЗА ДЛЯ КОЭФФИЦИЕНТА СЧАСТЬЯ.
>> СИСТЕМА «ЭВДЕМОНИЯ» НАСТОЯТЕЛЬНО РЕКОМЕНДУЕТ НЕМЕДЛЕННОЕ ПРЕКРАЩЕНИЕ СЕАНСА И АКТИВАЦИЮ ПРОТОКОЛА ЭКСТРЕННОЙ СТАБИЛИЗАЦИИ.
Предупреждение горело кроваво-красным, перекрывая часть кошмарного триптиха. Наташа увидела, как её КС в углу зрения дернулся и изменился. Синий свет стал еще холоднее, цифры сменились: 84.0. Новое падение. Плата за несколько минут в Архиве Настоящего.
Она не активировала протокол стабилизации. Она не вышла сразу. Она стояла, дрожа всем телом в тишине кабинета, глядя сквозь красное предупреждение на искаженное лицо с картины. Страх сжимал горло. Но сквозь страх пробивалось другое чувство – острое, жгучее, давно забытое. Любопытство. Голод. Жажда. Жажда не воды, а правды. Даже если эта правда была уродливой, болезненной, разрушительной для её «оптимального» мира.
Она медленно, как во сне, отключила доступ к Архиву. Серый, зернистый зал схлопнулся, сменившись привычной голубизной интерфейса «Эвдемонии». Предупреждение исчезло. Но синяя цифра 84 осталась. И осталось ощущение – будто она только что сунула руку в кипяток или прикоснулась к оголенному проводу. Конечности онемели, в ушах звенело по-новому, на сетчатке стояло пятно от того триптиха – искаженная гримаса боли.
Наташа сняла очки «Видение». Комната погрузилась в темноту. Она сидела, уставившись в черноту, прислушиваясь к бешеному стуку собственного сердца. Гул Системы в голове вернулся, усиленный, яростный, пытаясь заглушить отголоски той дикой музыки и замазать память о кровавых мазках. Но теперь этот гул звучал иначе. Он звучал как тревога. Как панический сигнал охраны, обнаружившей нарушителя в святая святых.