Она провела ладонью по лицу. Кожа была влажной, холодной. Она не плакала. Это был пот. Холодный пот пробуждения. Она заглянула в Архив Настоящего. И Настоящее – хаотичное, жестокое, страстное, уродливое, невероятно живое – уставилось на неё в ответ. И это был не конец. Это было начало. Начало пути вглубь запретного, вглубь себя, вглубь лжи, на которой держался её золотой КС и весь этот безупречный, выхолощенный мир. Цена была налицо: синее клеймо 84. Но отступить она уже не могла. Потому что теперь она знала: за стенами её Оптимального Пути бушевал океан. Океан, в котором тонули фарфоровые куклы, кричали искаженные лица, и бился дикий, неудобный пульс жизни. И она, Наташа Волкова с Коэффициентом Счастья 84, должна была узнать – что сильнее: безжалостная машина «Эвдемонии» или этот древний, страшный, безумный зов?
Воздух на кухне висел тяжелым, прозрачным желе, пропитанным запахом «Оптимального Ужина №7» – нечто среднее между тушеными овощами и нейтральным белковым суфле. Абсолютно питательно, абсолютно гигиенично, абсолютно безлико. Каждый прибор лежал на своем месте с геометрической точностью, салфетки сложены в безупречные треугольники. Аня и Артем ели молча, их движения размеренны, взгляды опущены на тарелки. Только легкое постукивание вилки Артема о фарфор нарушало тишину, да и то – ритмичное, почти механическое. Наташа наблюдала за ними, и синяя цифра 84.3 в углу ее зрения пульсировала в такт этому стуку, как тиканье часов на похоронах ее прежней жизни. Цифра почти не изменилась с Архива, лишь слегка подползла вверх под давлением Системы, пытавшейся вернуть ее в берега после шоковой терапии подлинности.
Дмитрий пережевывал свой кусочек суфле с сосредоточенной тщательностью, его лицо отражало спокойное удовлетворение от соответствия плану. Его КС, Наташа знала, даже не дрогнул, стабильно держась на комфортных 89. Гарантия. Убежище. Тюрьма. Она ловила его взгляд, искала в этих знакомых, карих глазах хоть искру понимания, трещину в броне оптимизированного благодушия после ее странной неподвижности утром и молчаливой задумчивости. Ничего. Только ровное, доброжелательное отсутствие.
Слова сформировались у нее в горле, комом – не острые, не обвиняющие, а робкие, как щенок, тыкающийся носом в закрытую дверь.