«Опять этот шестнадцатый век, опять булочные, опять эти дурацкие совпадения! Бросить бы все это к чертовой бабушке!» – выругалась про себя Башкирова. Тем временем Пьетро, на глазах входя в образ горячего итальянца, продолжал вещать, отчаянно размахивая руками:
– О, это великое Чинквеченто, эта великая эпоха, когда человеческая мысль взмыла ввысь и открыла новые горизонты познания! О эта сказочная россыпь гуманизма и гедонизма!
– Ну, про гуманизм я слышала, а вот что такое гедонизм? – тупо спросила Башкирова.
– Гедонизм, моя милая синьора, – это стремление к удовольствиям, – пропел Пьетро и выразительно сверкнул правым черным глазом, который у него был несколько больше, чем левый.
– Понятно, синьор, – с некоторым нажимом на слове «синьор» сказала Башкирова и продолжила слушать огненный монолог Пьетро.
– Belle epoque, прекрасное cinquecento, расчудесное время открытий! – вещал он. – Алхимики продолжают свои опыты, врачи находят новые средства от хворей, а скульпторы и живописцы воруют трупы, чтобы по ним изучать анатомию.
– А причем здесь алхимики, гражданин Анточи? Эти шарлатаны занимались поиском какого-то дурацкого философского камня и хотели все на свете превратить в золото. Да и было все это на сто лет раньше.
– Продолжалось, синьора, продолжалось… Да и сама алхимия была обыкновенной экспериментальной химией, из которой и выросла известная всем наука о взаимодействии веществ. А мозги этих Парацельсов и Аквинских хоть и были затуманены суевериями, но все равно работали они на науку и только на нее…
– Вы, как я вижу, знаток древностей.
– О, да синьора.
– А теперь ответьте, почему вы назвали ваше заведение «Форнарина»? – И Башкирова просто-таки вперилась в Анточи своим оловянным взглядом, боясь пропустить его реакцию. Но выражение лица итальянца оставалось прежним, блаженным, лишь его бронзовый лоб покрыли мелкие капельки пота – то ли от возбуждения, вызванного его горячими монологами, то ли от нестерпимой жары, которая стояла в булочной из-за работающей на кухне печи. Неожиданно он вскинул густые черные брови, опалил своим огненным взором Анну Федоровну и, довольно погано усмехнувшись, задал ей каверзный вопрос:
– Синьора Башкирова, вы знаете историю Итальянской улицы?
– Нет, – прошептала застигнутая врасплох Анна Федоровна и тут же смутилась от своего невежества.