За ее спиной заковылял Григорий. Мужик покрепче, с крупными, неуклюжими руками, вечно запачканными чем-то сажистым. Его взгляд, тусклый и усталый, скользнул по жене, потом по свертку. Он нахмурился.
– Чего это? – пробурчал он, протирая ладонью щетинистый подбородок.
– Ребенок, дубина! – Марта пнула сверток ногой в стоптанном валенке, не сильно, но достаточно, чтобы младенец вздрогнул и издал тонкий, жалобный звук – не плач еще, а предвестник плача, – Подкидыш. На пороге.
Григорий присел на корточки, кряхтя. Он развернул угол одеяла. Его грубые пальцы коснулись личика. Младенец сморщился, зашевелился.
– Баба… живая, – констатировал он без особых эмоций, – Девчонка.
– И кому она нужна? – в голосе Марты зазвенела привычная нота нытья, – Самим бы прокормиться… Еще одна пасть. Да на нее и пеленок не напасешься!
Она уже хотела захлопнуть дверь, отгородиться от этой незваной проблемы, но Григорий задержал ее руку. Он смотрел на крошечное лицо. На сморщенный носик. На темный пушок волос.
– Бездетные мы, Марта… – произнес он глухо. Голос его был лишен надежды, скорее в нем звучала констатация факта. Факта их ущербности, – Люди говорят… ребенок в дом – к удаче. Может… попробуем?
Марта фыркнула. Но взгляд ее скользнул по свертку с новым, расчетливым интересом. Бездетность была их клеймом, их вечной обузой в глазах соседей. Ребенок… пусть подкидыш… это статус. Это возможность перестать быть жалкими "бездетными". И.… лишние пайки от прихода могли светить. Работу на подхвате по дому со временем можно спихнуть.
– Удачи… – она язвительно протянула слово, но уже наклонилась, – Ладно, тащи. Замерзнет совсем, еще помрет тут. Нам потом отмываться.
Григорий, неуклюже, но бережнее, чем жена, поднял сверток. Младенец запищал громче, испуганно. Марта тут же шлепнула его по спинке через одеяло – резко, без нежности.
– Тихо! Сейчас накормим чем-нибудь… – она уже втягивала мужа с его ношей в дом.
Дверь захлопнулась. Резкий звук дерева о дерево прокатился по пустой улице, отдался эхом в костях Кассиана. Он стоял в тени. Он видел, как в окне мелькнула тень – Марта несла что-то к очагу. Видел, как Григорий, уже без свертка, подошел к окну, посмотрел на темную улицу с пустым, ничего не выражающим лицом, и задвинул покосившийся ставень. Щель света исчезла.