Она осторожно выбралась из своего угла, стараясь не шуршать. Босые ноги ступили на холодный, липкий от грязи пол. На ней была та же серая рубашонка, что и днем, короткая и грубая. Марта считала, что ночные рубашки – баловство для приживалки. Алиса подошла к печи. Вчерашние угольки еще тлели, отдавая слабый, драгоценный жар. Она прижалась к теплой кирпичной кладке спиной, закрыла глаза. Эти минуты – единственное тепло в ее мире.
– Алиска! – резкий, как удар хлыста, голос Марты заставил ее вздрогнуть и отпрянуть от печи, – Ты чего раззявалась? Дрова подбрось! Воды принеси! Шевелись!
День начался. Как и все дни.
Она проворно, молча, подбросила в печь щепок, раздула мехами слабый огонек. Потом схватила два пустых ведра – тяжелых, даже без воды, для ее худеньких рук – и выскользнула на улицу. Колодец был в конце переулка. Утро было серое, промозглое. Туман стелился по земле, цепляясь за грязные заборы. Воздух резал легкие. Алиса шла быстро, глотая холод, стараясь не думать о пустом желудке. По дороге она собирала упавшие ветки – хоть немного, чтобы Марта не ворчала.
У колодца уже толпились соседки. Женщины с одутловатыми лицами и вечно недовольным выражением. Они перестали болтать, когда Алиса подошла. Смотрели. Оценивающе. С осуждением.
– О, Мартушкина подкидышка, – фыркнула одна, заворачиваясь в потертый платок, – Рослая уж больно. Много жрет, небось?
– Не жрет, а жрет! – подхватила другая, – Видала вчера – Гришка ей корку черствую сунул, она так и проглотила, не поперхнулась. Как цыпленок.
– Чужая кровь, – многозначительно процедила третья, – Глазищи-то черные, как угольки. Не по-нашему глядит. Знахарка говорила, такие дети… не к добру.
Алиса опустила глаза. Прижалась к холодному камню колодца. Ждала своей очереди, стараясь стать невидимкой. Слова жгли, как крапива, но она научилась не плакать. Слезы только злили Марту. Она набрала воды – ведра стали неподъемными. Потянула их обратно, спотыкаясь на неровных камнях, расплескивая ледяную воду на тонкие, посиневшие ноги. Спина горела от напряжения. В ушах стучало: Чужая кровь. Не к добру.
Дома ее ждала Марта с ушатом грязного белья.
– Полоскать! Да поживее! Пока солнце не село, чтоб сухим было!
Руки Алисы, красные и огрубевшие, погрузились в ледяную, мыльную воду. Пальцы быстро теряли чувствительность. Она терла грубую ткань, стирая чужую грязь, чужой пот. Марта стояла рядом, помешивая на печке похлебку из брюквы и картофельных очистков.