Он заставил себя остаться на месте. Заставил дышать ровно. Заставил наблюдать, как Марта брезгливо кидает девочке тряпку:
– Уберись за собой, свинья!
Алиса, молча, вся в пепле, как маленькое привидение, выползает из-за печи и начинает сметать рассыпанную золу. Кассиан отвернулся. Он посмотрел в черное, беззвездное небо над Каменным Лоном. Впервые за долгие века бесстрастный страж почувствовал нечто, близкое к отчаянию. И стыд. Жгучий стыд за свое бессилие. Он дал обет защищать. А защищать приходилось только от собственного бездействия. Отчаяние сменилось ледяной решимостью. Час ее ухода отсюда должен наступить. Скоро. Он ускорит это. Любой ценой. Пока ее не сломали окончательно. Пока та искра, что он мельком видел в ее глазах, глядящих на звезды или на цветок, не погасла навсегда под слоем пепла.
Он исчез с крыши так же бесшумно, как и появился. Оставив за спиной дом с покосившимся ставнем и крошечную фигурку в пепле, метавшую пол в темноте. Его тень растворилась в ночи, но обещание вернуться и забрать ее отсюда стало тяжелее свинца.
Прошло еще девять лет.
Холод в Каменном Лоне за эти годы не изменился. Он лишь глубже въелся в кости Алисы, став частью ее существа. Она стояла на коленях на холодном каменном полу кухни, скребя застарелую грязь у порога жесткой щеткой. Мыльная вода, ледяная, затекала под поношенную юбку, краснели и немели пальцы. Руки, некогда просто худенькие, теперь были покрыты сетью мелких шрамов от ожогов, порезов и грубого труда. Лицо, обрамленное темными, тусклыми волосами, собранными в тугой узел, было бледным и замкнутым. Глаза, большие и темные, как бездонные колодцы, чаще всего смотрели вниз или в сторону, избегая прямого взгляда. В них отражались годы молчаливой покорности и загнанный глубоко внутрь страх.
За ее спиной, у печи, грелась Марта. Она раздалась, лицо стало еще одутловатее, но глаза – все такими же острыми и недовольными.
– И тут тоже отскреби! – ткнула она носком стоптанного башмака в едва заметное пятнышко на камне, – Видишь? Грязь! Ты что, слепая? Или руки не оттуда растут? Завтра же твое восемнадцатилетие, а ты как обуза на шее сидишь! Ни замуж не возьмет никто, ни работы путной… Только жрешь да место занимаешь!
Алиса не ответила. Она лишь сильнее нажала на щетку, стараясь стереть несуществующее пятно. Восемнадцатилетие… Для Марты это был лишь повод для нового витка упреков. Для Алисы – еще одна веха в бесконечной череде серых дней. Никакой радости, никакого ожидания. Только страх, что Марта придумает что-то особенно унизительное "в честь" даты.