Сердце стучало. Не от страха. От предвкушения. Горячая волна поднималась от живота к горлу. Он знал это чувство. Это не паника. Это мобилизация. Тело готовится к выполнению задачи. Отец бы это назвал «оптимальным боевым состоянием».
Он не боялся.
Страх – это иррационально. Эмоциональный шум. А у него был план. Четкий. Логичный. Выверенный. Он прокрутил его в голове в сотый раз. Подъезд. Код. Лестничная клетка, проверить, что тихо. Выход на пожарную лестницу. Три пролета вверх. Аккуратно. Без шума. Окно. Баллончик. Эмблема. Быстро. Четко. И вниз.
Он – оперативник.
Эта мысль была твердой как сталь. Он не хулиган, который идет пачкать стекло. Он – исполнитель. Солдат, который наносит превентивный удар по источнику диссонанса. Восстанавливает акустическую гигиену.
Он – сын своего отца.
И сегодня он это докажет.
***
Тишина.
Ее мастерская встретила ее привычным, успокаивающим шорохом. Шепотом старого дерева. Запахом бумаги, чуть сладковатым, хрупким. Ее безопасное пространство, где время текло медленно, неспешно, подчиняясь лишь законам распада и возрождения. Сегодня он не работал.
Она сидела за столом. Старинная гравюра. Мелкая, почти невидимая трещина по краю. Нужно было наложить тончайшую, невесомую заплатку. Ее руки. Обычно они были продолжением инструмента. Точные. Уверенные. Теперь они чужими казались. Пальцы – неповоротливые, грубые. Пинцет дрожал. Качался в воздухе, словно маленькая стрелка компаса, потерявшая север. Гравюра расплывалась перед глазами. Не могла сосредоточиться. Не могла.
Воздух в мастерской, обычно такой живой, вдруг стал плотным. Тяжелым. Он давил. На грудь. На виски. Гнетущая, необъяснимая тревога. Не просто беспокойство. Это было почти физическое ощущение надвигающейся беды. Как падение атмосферного давления перед ураганом. Тишина была полна этих невидимых, звенящих колебаний. Каждый звук за окном. Гудок машины. Резкий крик птицы. Все заставляло ее вздрагивать. Сердце сжималось. Тугой, холодный комок.
Она отложила пинцет. Гравюра осталась лежать, хрупкая и беззащитная, как она сама. Не могла. Не сейчас.
Лира поднялась. Подошла к большому арочному окну. Город. Серый. Безразличный. Он жил своей жизнью, полнился своим шумом, и ей не было до него дела. Как ему не было дела до нее.
Она думала о своем решении позвонить в полицию. О том, как ее палец, твердый и холодный, замер над клавишей «Enter». Она