И тут Лео заговорил.
– Пап.
Голос был слишком громким для этой тишины. Элиан отложил нож. Сигнал обработан. Канал связи открыт.
– Мы сегодня… – Лео сглотнул, ища поддержки во взгляде отца. – Мы сегодня устранили один источник… акустического диссонанса.
Элиан чуть приподнял бровь. Терминология. Его терминология. Интересно.
– Один парень, Дэнил, выложил в школьный чат пост. Про «Горизонт». – Лео говорил быстро, сбивчиво, захлебываясь собственным энтузиазмом. – Ну, про новый проект… Что это все обман, что деньги разворуют… Ну, ты знаешь. Грязь.
Элиан знал. Это был тот самый проект, под который его отдел сейчас готовил информационное прикрытие. Шум, который нужно было заглушить.
– И что вы сделали? – спросил он ровно, продолжая анализировать. Не сына. А кейс.
– Мы с патрулем… мы ему объяснили. – В глазах Лео вспыхнул фанатичный огонек. – Сначала в личку написали. Вежливо. Потом не очень. Создали пару аккаунтов, показали всем, какой он на самом деле. Нытик. В общем, через час он пост снес. И извинился перед всем чатом.
Лео замолчал, выдохнув. Он смотрел на отца с собачьим обожанием, ожидая оценки. Похвалы.
Элиан молчал, обрабатывая данные. Метод: лобовая атака с высоким уровнем цифрового и эмоционального шума. Она провоцирует предсказуемое сопротивление, оставляет избыточный след и требует слишком много ресурсов для последующей зачистки. Низкий КПД. Можно было сработать тоньше. Изящнее. Заставить его удалить пост руками его же друзей. Но как для первого опыта… как для демонстрации понимания принципа… приемлемо.
Он поднял взгляд на сына.
– Хорошо. – Слово упало на стол, как ледяная капля. – Главное – соблюдать акустическую гигиену.
И Лео засиял. Буквально. Напряжение в его плечах исчезло, лицо залил румянец. Он получил то, что хотел. Одобрение. Высшую форму признания. Он снова взялся за вилку, и теперь она не царапала тарелку, а уверенно поддевала кусок мяса.
Элиан перевел взгляд на Лиру.
Она не смотрела на них. Ее рука медленно, почти сомнамбулически, отодвинула от себя тарелку. Легкий скрип отодвигаемой тарелки по полированной поверхности стола прозвучал как треск разбивающегося стекла. Ее лицо оставалось непроницаемым. Маска. Но он видел, как что-то в ее глазах – свет, жизнь, узнавание – погасло.
Она смотрела на него. Потом на их сына. И в ее взгляде не было ничего. Ни боли, ни гнева. Только холодное, отстраненное любопытство. Словно она впервые увидела двух совершенно незнакомых существ, говорящих на чужом, уродливом языке.