Тяжелые, просмоленные канаты с глухим плеском упали в воду. Семь стругов, медленно, словно нехотя, отделились от берега и под мерные, неуклюжие поначалу удары весел начали разворачиваться, выстраиваясь клином на середине реки.
Ратибор стоял на носу своего флагмана. Его княжеский плащ трепал тот самый южный ветер, что принесла жертва Зоряны. Он не оборачивался, но спиной чувствовал удаляющийся берег, провожающие взгляды оставшихся. Он смотрел вперед, на могучую водную гладь, но видел перед глазами другое – золотые маковки Десятинной церкви, острые башни княжеского детинца, дымный, суетливый и родной Подол. Все то, что составляло его мир, сейчас уменьшалось с каждым взмахом весел, превращаясь в мираж, в воспоминание.
Легкая, мальчишеская восторженность, еще жившая в нем вчера на пиру, испарилась без следа. Вместо нее пришла свинцовая тяжесть. Он смотрел на спины гребцов перед собой – на мокрую от пота рубаху молодого воина, на могучую шею кузнеца, на сутулые плечи старика, взявшегося за весло, чтобы не сидеть без дела. Он видел женщин, сгрудившихся в центре ладьи, прижимающих к себе детей, испуганно глядящих на воду. Двести душ. Двести судеб. И все они лежали на его плечах, как мешок с камнями. Одна ошибка, одно неверное решение – и эти камни утянут его на дно вместе со всеми.
«Ты ведешь их… Головы их – на твоей совести», – прозвучал в памяти голос князя. Сейчас эти слова обрели плоть и кровь.
Рядом с ним нарисовалась знакомая коренастая фигура. Ставр стоял, небрежно опершись о борт, и жевал сушеный корень, сплевывая огрызки прямо в реку. Он долго молчал, его единственный зрячий глаз с прищуром осматривал флотилию.
– Гребут, как беременные бабы в баню идут, – наконец прохрипел он, не поворачивая головы. – Один вперед, другой назад. Вертятся на месте, как дерьмо в проруби. До первого порога и половина не дойдет, если так будут воду мутить.
Ратибор нахмурился.
– Они не воины, Ставр. Большинство из них весло в руках держат впервые. Привыкнут.
Ставр криво усмехнулся, обнажив щербатые зубы.
– Река не будет ждать, пока они привыкнут. И русалки, и пороги, и печенежская стрела – никто ждать не будет. Ты думал, повелитель, это будет как в былине? Ты скажешь слово громкое, взмахнешь мечом булатным, и все падут ниц? – он наклонился ближе, его голос стал тише и злее. – Это поход, княжич, а не сказка. И первый твой враг – не хазарин. Твой первый враг – вот это, – он обвел рукой лодки, полные людей. – Их слабость, их глупость, их страхи. Их понос от плохой воды и бабьи истерики. И если ты не заставишь их грести в лад, тебя не спасет ни твой княжий плащ, ни твоя знатная кровь.