Она встала и подошла к Ратибору. От нее пахло лесом, но лесом знакомым, дружелюбным – чабрецом и вереском, а не темным, гниющим буреломом, из которого они только что выбрались.
– Вы его разозлили. Потому он и водил вас, играл с вами, как кот с мышами. Радуйтесь, что не завел в трясину или в медвежью берлогу. Он добр, покуда сыт и доволен. Но если его разгневать – страшнее его зверя нет. Он может защекотать до смерти, наслать хворь или просто оставить плутать, пока не умрете от голода.
– Что же делать? – спросил Милослав. – Нам нужно мясо.
– Прежде чем брать, нужно попросить. И дать что-то взамен, – терпеливо объяснила Зоряна, как ребенку. – Дар за дар. Вы показали ему только сталь и жадность. Теперь нужно показать уважение.
Она повернулась к лагерю.
– Несите сюда лучший кусок хлеба, что у нас есть. И горшок с медом. Тот самый, что мы для себя берегли.
Возражений не последовало. Люди, видевшие состояние вернувшихся охотников, уже поняли, что спорить с ведуньей бесполезно. Вскоре перед ней стояла миска с душистым медом и свежий, пышный каравай.
– Теперь идемте, – сказала она, глядя на Ратибора. – Не все. Только ты, воевода. Как старший. Ты должен извиниться за всех.
Ратибор, все еще чувствуя себя опустошенным, поднялся и пошел за ней. Они не углублялись в лес. Остановились у самой кромки, у старого, покрытого зеленым бархатом мха, пня – очевидной границы между миром людей и миром леса.
Зоряна поставила дары на пень. Она не стала проводить громких ритуалов. Она просто поклонилась лесу – низко, почти до земли.
– Лесной Дедушка, Хозяин Бора, – ее голос был тихим и уважительным. – Прости детей моих неразумных. Голод погнал их, а не злой умысел. Не ведали они, что зашли в твои заповедные покои.
Она указала на дары.
– Вот тебе от нас угощение. Хлеб да мед. Сладкое любишь. Смилуйся. Утоли свой гнев. А мы впредь без спроса в твой дом ни ногой. Если позволишь нам взять одного зверя твоего малого, чтобы детей накормить, будем благодарны. А не позволишь – уйдем с миром и не потревожим.
Она выпрямилась и жестом велела Ратибору тоже поклониться. Он подчинился, чувствуя себя неловко, но понимая необходимость этого действа.
Они постояли так с минуту в полной тишине. И снова, как и в тот раз, когда лес их "отпустил", поднялся легкий ветерок. Он донес до них лесные запахи, и на этот раз они были не враждебными, а свежими и приятными. Из глубины чащи донесся короткий, звонкий крик какой-то птицы, словно лес снова ожил.