Плитка и зольник: Холодные. Зола – мелкая, серая, без недогоревших щепок или подозрительных остатков.
Полки и столешница: Протер пальцем – чисто. Ни порошков, ни капель, ни следов спешки или сокрытия.
Чисто. Слишком чисто. Как будто кто-то старательно вымыл все после. Или… яда здесь действительно не было? Суровцев почувствовал раздражение. Шоколадный след таял под пальцами. Слова Дуняши о приготовлении подтверждались каждым пакетиком или баночкой. Она ни раз готовила, могла знать, но более веских обвинений и пришлось ее отпустить. Временно.
* * *
Владимир Петрович Лыков вошел в кабинет, как в клетку к хищнику. Его попытка держаться с достоинством разбилась о нервный тик под левым глазом и слишком частые движения рук – то поправить галстук, то смахнуть невидимую пылинку с рукава сюртука, который, несмотря на чистоту, выглядел чуть поношенным по плечам и локтям.
– Глеб Сергеевич, – начал он с натянутой легкостью, садясь без приглашения, – надеюсь, это не займет много времени? Я должен работать над заказом для князя Юсупова, свет не стоит на месте… Моя семья…
– Ваша семья, несомненно, ценит ваше усердие, – нейтрально парировал Суровцев, садясь напротив. – Поговорим о портрете графини. Вы накрыли его холстиной после последнего сеанса. Внимательно ли осмотрели холст перед этим? Заметили ли что-то… необычное? Особенно в области сердца?
Лыков на мгновение замер. Его пальцы непроизвольно сжали подлокотники кресла.
– Необычное? – он изобразил легкое недоумение. – Нет… Эскизный слой, подмалевок… Все было в порядке. Я тщательно проверил – ни пылинки, ни мазка мимо. Холстину натягивал аккуратно, чтобы не касаться влажных участков. – Он говорил чуть быстрее обычного, словно отрепетированную речь.
– Никаких пятен? – настаивал Суровцев, не отрывая взгляда. – Темных разводов? Как будто от сырости или… капли чего-то?
– Пятен? – Лыков резко вскинул голову. Его глаза расширились, в них мелькнул искренний испуг. – Нет! Клянусь, не было! Я бы заметил! Я – профессионал! – Он вскочил, начал нервно расхаживать по кабинету. – Что за пятно? Где? Покажите! Это… это катастрофа! Портрет испорчен? Кто мог…? Сырость? Но в гостиной сухо! Или… – он вдруг остановился, повернулся к Суровцеву, и в его взгляде появилось что-то близкое к панике. – Вы не думаете… что это… она? – Он не назвал имя графини, но его шепот был красноречивее крика. – Ее дух… неспокойный? Говорят, перед смертью она видела…