Он не договорил, схватившись за голову. Весь его аристократический лоск испарился, обнажив человека на грани срыва. Он боялся не столько пятна, сколько того, что оно означало – крах репутации, насмешки заказчиков, разоблачение его тщательно скрываемой непринадлежности к миру, где портреты пишут для Юсуповых.
– «Неспокойный дух»… – Суровцев повторил его слова задумчиво. – Анфиса Семеновна уверяет, что это «глаз Проклятия». А вы, как человек искусства, не находите странным, что пятно появилось именно после вашего ухода и перед ее смертью? И именно там, где сердце? – Он сделал паузу, давая страху Лыкова прорасти. – Как будто сам холст почувствовал то, что скрывалось за улыбкой графини… или за мазками художника.
Лыков побледнел так, что губы стали синими. Фраза «скрывалось за мазками художника» попала точно в цель. Его трясущейся рукой он схватился за спинку кресла, будто ища опоры.
– Я… я не понимаю ваших намеков! – голос его сорвался, потеряв все признаки «хорошего тона». – Я рисую то, что вижу! А не… не потусторонние знаки! Это кошмар! Позвольте мне уйти! Я не вынесу еще минуты в этом доме смерти! – Он не дождался ответа, пошатнулся к двери, с трудом нашел ручку и вывалился в коридор, оставив после себя запах дешевого одеколона и витающий в воздухе страх разоблачения.
Суровцев остался один. Тиканье напольных часов в углу казалось громче пушечных выстрелов. Шоколадный след завел в чистый тупик. Дуняша напугана, ее алиби хрупкое, но явных улик против нее нет. Лыков… Его реакция на пятно была слишком истеричной для просто испорченной картины. Он боялся не пятна, а того, что стояло за ним – краха иллюзий о своем месте в мире. И его панический шепот о «духе» графини висел в воздухе, смешиваясь с истеричными пророчествами Благовидовой.
Чиновник подошел к окну. Дождь хлестал по стеклу, превращая Петербург в размытую акварель. Особняк Зарницких был похож на заколдованную шкатулку: красивая снаружи, полная ядовитых тайн внутри. Пятно на портрете, загадочное и пугающее, казалось единственной реальной зацепкой. Но как его разгадать? Ему нужен был не следователь, не экстрасенс, а ученый. Ему нужен был доктор Морозов и его пробирки.
Прервался бал. Холодный склеп – приют.
В глазах застыл предсмертный крик.
Наука – факты, не былой уют