– Нашли что-нибудь утешительное, Глеб Сергеевич? Или призраков ловите? – гладкий, как полированное дерево, голос раздался у двери.
Суровцев обернулся. В дверях, залитый мрачным светом коридора, стоял Павел Игнатьевич Глухов. На рукаве его строгого сюртука алел траурный креп, но лицо оставалось бесстрастным, а глаза – холодными и оценивающими. Он вошел бесшумно.
– Осматриваю место, Павел Игнатьевич, – ответил Суровцев, стараясь скрыть внутреннюю бурю. – Рутинная процедура.
– Рутина… – Глухов кивнул, его взгляд скользнул по комнате, мимоходом отметив перевернутые Суровцевым подушки на кушетке, и остановился на испуганной Дуняше.
– Печальная необходимость. Особенно когда дело, по сути, ясно. – Он сделал шаг вперед, понизив голос до доверительного тона, в котором, однако, звенела стальная нотка. – Доктор Морозов подтвердил печальный, но очевидный диагноз? Слабость женского сердца, усугубленная нервным расстройством. Светская дама… впечатлительная натура… призраки… – он развел руками с видом смирения перед волей Божьей. – Трагедия, но не загадка.
– Доктор Морозов изложил факты, – парировал Суровцев, чувствуя, как нарастает раздражение.
– Факты, Глеб Сергеевич, факты, – подхватил Глухов, кивая с подчеркнутой значительностью. – И они не оставляют сомнений в естественной причине кончины. Продолжение же этих… изысканий… – он кивнул в сторону мольберта с портретом, – …это не просто бесплодная трата времени. Это – вред.
– Вред? – Суровцев поднял бровь.
– Репутации. Чести семьи, – Глухов выдержал паузу, давая словам осесть. – Представьте: слухи поползут по городу: Графиня умерла при странных обстоятельствах! Вскрытие в морге! Допросы! Обыски в будуаре! Это же пища для самой гнусной молвы. Для Его Сиятельства графа – удар по достоинству и положению. Для памяти покойной – кощунство. Ее и так… судачили из-за нервозности. Теперь скажут – Бог покарал? Сошла с ума? Умерла от страха? – Он покачал головой, изображая скорбь, но взгляд оставался острым.
– Честь мундира Его Сиятельства, честь древней фамилии… требуют достойного завершения этого горя. Не раздувания грязного скандала на пустом месте. Не тревожения праха.
Давление было почти физическим. Глухов говорил убедительно, апеллируя к самым консервативным устоям – долгу, сословной чести, приличиям. Суровцев понимал: формально секретарь прав. Заключение врача – формальное основание закрыть дело. Пропавшая кисть? Ее могла убрать сама Дуняша в суматохе, испугавшись или просто не заметив. Пятно на портрете – суеверие невежественной компаньонки. Все сходилось к тихому, благопристойному финалу.