– Барыня?! – Дуняша вскрикнула, роняя пеньюар. Она бросилась к кровати, схватила холодную, одеревеневшую руку хозяйки. – Барыня! Очнитесь! Господи! – Ее истошный, полный чистого ужаса крик разорвал утреннюю сонную тишину особняка, как нож полотно.
Первой, задыхаясь, вбежала Анфиса Семеновна Благовидова. Увидев тело, она вскрикнула, коротко и жалко, схватилась обеими руками за грудь и закачалась, как подкошенная. За ней, тяжело дыша, в ночном колпаке и роскошном бархатном халате, ввалился граф Арсений Владимирович. Его надменное лицо стало землисто-серым.
– Лиза? Что… Что случилось? – Он шагнул к кровати, заглянул в застывшие, полные нечеловеческого страха глаза жены и резко отпрянул, будто ударившись о невидимую стену. – Боже правый… Сердце? Доктора! Сию же минуту доктора! Глухов! Где Глухов?!
Павел Игнатьевич Глухов появился в дверях будуара уже полностью одетым, безукоризненным, будто только что сошел с журнальной картинки. Его бесстрастный взгляд, как у следователя, методично обошел сцену: тело, разбитую чашку на ковре, искаженное лицо графини, рыдающую Дуняшу, бледную Благовидову, растерянного графа. Он неспешно достал из жилетного кармана часы на толстой золотой цепочке.
– Девять часов сорок пять минут, ваше сиятельство. Доктор Морозов будет вызван немедленно. Я распоряжусь. – Его голос был ровным, металлическим, лишенным каких-либо интонаций. – Дуняша, отойдите от графини. Не прикасайтесь. Анфиса Семеновна, вам необходимо прилечь. Ваше сиятельство, вам следует одеться. Здесь сыро.
Хаос, вызванный криком Дуняши, стал постепенно сменяться похоронной, холодной организованностью под спокойным, властным взглядом Глухова. Графа, бормочущего что-то невнятное, увели в его покои. Благовидову, бормочущую молитвы и пророчества о «каре небесной», почти вынесли под руки служанки. Дуняша, беззвучно рыдая, съежилась в углу, не отрывая взгляда от своей госпожи, словно завороженная тем ужасом, что застыл в ее глазах.
Глухов остался один. Он подошел к туалетному столику. Его длинные, цепкие пальцы с безупречно чистыми ногтями осторожно, но методично перебирали флакончики с духами, пудреницы, коробочки с румянами, шпильки, гребни. Кисти в фарфоровой подставке… Он взял каждую, осмотрел ручку. Костяная… Деревянная темная… Зеленая… Синяя… Где-то тут должна была быть… Он слегка сдвинул одну из деревянных кистей. Нет, не та. Его взгляд скользнул по поверхности стола, потом вниз, на пол. Ничего. Тогда он подошел к окну, отодвинул тяжелую штору. За стеклом моросил мелкий, противный дождь. Лицо Глухова оставалось каменной маской, лишь в самых глубинах глаз, темных как колодец, мелькнуло что-то быстрое, острое, как взведенный курок.