– Сама приготовила? – Голос Суровцева был ровен, он не чувствовал никаких эмоций касаемо этого дела. Слишком монотонный, будто читал присягу.
– Да… – Она кивнула, пряча лицо. – В буфетной на цыпочках… чтоб никого не разбудить. Как всегда… густой, венский, с миндальной эссенцией… и щепоткой красного перца для согрева… – Она вдруг осеклась, будто проговорилась.
– Щепоткой? – Суровцев наклонился, ловя ее взгляд. – Или чем-то еще?
– Нет! Только перец! – Дуняша отшатнулась. – Но… но я капнула валерьянки! Всего капельку! Из барыниной склянки на кухне! Она сама при бессоннице капала… Я хотела помочь! – Слезы хлынули ручьем. – Клянусь, только чтобы успокоилась!
– Ты пробовала этот шоколад? – вопрос врезался как нож.
– Никогда! – В ее глазах вспыхнула искренняя ярость от несправедливого подозрения. – Я знаю свое место! Это святое… барынин ночной шоколад!
– Что было дальше? – Суровцев не отступал.
– Поднесла чашку… Барыня сидела у зеркала… даже не обернулась. Махнула рукой и сослалась на головную боль. У нее бывает… – Дуняша сглотнула ком в горле. – Поставила на столик у кресла… и вышла. Больше не входила. Дверь закрыла. – Она замолчала, билась в рыданиях. – Утром… в десять… вошла… а она… а чашка… разбита на ковре… и барыня…
Суровцев мысленно восстанавливал картину: 2-3 часа ночи: Дуня готовит и приносит шоколад. Графиня выгоняет ее. Ночь: Графиня одна в будуаре. Что произошло? Выпила ли она шоколад? Когда почувствовала недомогание? 10 утра: Дуня находит тело и разбитую чашку.
Ключевой вопрос: Когда чашка разбилась? Сразу ночью? Или утром при падении тела?
Он еще раз взглянул на крупный осколок через платок. На вогнутом дне – густой, почти черный осадок. Шоколад не просто пролит – он засох. Значит, чашка разбилась не утром, а ночью или на рассвете, когда напиток был еще жидким или теплым!
– Этот шоколад… – Суровцев повернулся к Глухову, голос звучал как приговор. – И всё в буфетной: плита, кастрюля, ложки, упаковка какао, склянка валерьянки, ситечко – опечатать. Горничных, дежуривших в коридоре – установить, видела ли кто Дарью или других у буфетной после трех ночи. Его взгляд вернулся к дрожащей девушке.
– А вы, Дарья, пойдете со мной. Нам нужно выяснить, что еще, кроме валерьянки, могло попасть в эту чашку… и почему ваша барыня разбила ее до рассвета.