Холодный дождь – как метроном разлуки,
Холодный взгляд скользит в потоке яда
Искали ложь меж гневом и испугом,
Но ключ таится в капле шоколада.
Дождь за окном кареты стучал монотонно, как метроном, отсчитывающий секунды до новой неприятности. Глеб Сергеевич Суровцев кутался в поношенную бекешу, но холод пробирал до костей – не столько от промозглого ноября, сколько от предчувствия. Особняк Зарницких, возвышавшийся над Английской набережной, напоминал ему надгробный памятник. «Особые поручения… – язвительно подумал он. – Особый мусор на особой свалке карьеры». История с растратой в Обуховской больнице все еще висела дамокловым мечом. Это дело – последний шанс. Или ловушка.
Глухов встретил его в вестибюле. Безупречный, как манекен из витрины Елисеева.
– Глеб Сергеевич. Тело в будуаре. Доктор Морозов уже завершил предварительный осмотр. Граф не в себе.
– Кто в доме с ночи? – отряхивая капли с треуголки, Суровцев окинул взглядом холл: портреты угрюмых предков, тяжелый дубовый паркет, запах воска и скрытого тления.
– Никто не покидал. Граф выехал в Сенат в семь утра. Художник Лыков – в гостевой. Компаньонка Благовидова, камеристка Дарья…
– Дарья? Та, что нашла?
– Она. В истерике. Анфиса Семеновна дала ей капель.
«Истерика или страх разоблачения?» – мелькнуло у Суровцева.
Будуар встретил их гробовой тишиной. Тело под простыней. Суровцев приблизился, движением привычным, но каждый раз леденящим душу. Откинул ткань.
Глаза. Они смотрели в никуда, широкие, остекленевшие, но не пустые – наполненные до краев немым, окаменевшим ужасом. Зрачки – черные бездны, поглощавшие скупой свет люстры. Не просто смерть. Пытка.
– Ваше благородие… – шепот Дуняши за спиной. Девушка сжимала подол фартука, костяшки белые.
– Как лежала? Детали. – Суровцев не отводил взгляда от трупа.
– Р-рука тут… – она судорожно прижала ладонь к груди. – Сжата… как клещами. А чашка… разбита… когда я вошла…
Суровцев подошел к Дуняше. Его тень, падающая от высокого окна, казалась ей виселицей. На дне чашки, точнее, на том, что от него осталось, виднелись следы напитка. Он поднял, понюхал – шоколад.
– Ты приносила графине шоколад? Когда именно?
– Часа в два… может, в три… – Дуняша едва слышно всхлипнула. – Барыня не спала. Я слышала по шагам и голосу… не могла уснуть. Нервы… как после вечера с графом бывало…Я принесла…