В дверях возникла Анфиса Семеновна. Ее черное платье сливалось с полумраком, лицо – восковая маска.
– Грех вопрошать сирых! – прошипела она, не глядя на Суровцева. Ее запавшие глаза прилипли к портрету в гостиной, едва видному из будуара. Холстина сползла, открыв лицо графини – и багровое пятно размером с монету прямо на месте сердца. Оно казалось влажным, пульсирующим в дрожащем свете свечей.
– Видите?! – Благовидова протянула костлявый палец. – Кровь на холсте! Морока! Она явилась вчера… а ныне плоть истлела! Не трогайте сие! Не гневите мертвых! Они и так неспокойны в этот час! Они покарают, вот увидите, покарают вас!!
Суровцев фыркнул:
– Сырость. Или плохой лак.
– Сырость?! – Старуха закачалась, голос взлетел до визга. – Это глаз Проклятия! Вы следующий, чиновник! Следующий! – Ее крик перешел в истерический шепот, прежде чем Глухов увел ее, бормочущую молитвы.
Суровцев подошел к портрету. Пятно… действительно странное. Не просто грязь. Как… запекшаяся капля. Он провел пальцем – поверхность была гладкой, сухой. Но в глубине сознания зашевелился холодный червь сомнения. «Не трогайте сие…».
– Дарья, – он резко обернулся к девушке, поймав ее испуганный взгляд на пятне. – Этот портрет… графиня что-то говорила о нем вчера?
– Н-нет… – Дуняша отвела глаза. – Только… только на художника Владимир Петрович гневалась, что он не справляется, – она заглотила воздух, – даже дорисовать не дала, удалилась на разговор с графом…
Суровцев задумчиво рассматривал пятно «крови» на портрете почившей графини. Он был запущенным реалистом, не верящим ни во что мистическое и даже в Бога. Он точно знал, что этому будет какое-то рациональное объяснение, а если он его и не найдет, то это не подтверждает отсутствие. Призраки существуют только в фантазиях слишком набожных людей, но точно не в графском поместье.
«Суровая правда – лучше милосердия» – его девиз по жизни. Он не знал, как именно это пятно попало на портрет, но знал точно, что никакая мистика не поможет ему закрыть это дело. Он собирался смотреть на факты и только, поэтому еще раз перебрал в голове новые обстоятельства. Обруганный художник и немилостивый граф. История играет новыми красками.
Разрезал ложь, но истина ушла,
Как след в воде кристальной чистоты.
Лишь капля "крови" на холсте светла,