Этот союз означал бы конец его роли единоличного арбитра европейской судьбы, но он также означал бы выживание его наследия в новой форме. Наполеон осознавал, что он не просто предлагает мир, но создаёт новую модель власти, где сила проистекает не из завоевания, а из взаимного сотрудничества и династической преемственности.
Печать затвердела на письме, и Наполеон откинулся в кресле, глядя на умирающий свет свечей. Его разум обратился к неопределённому будущему, которое он привёл в движение. Карты перед ним больше не казались свидетельством только поражения, но и возможности трансформации и обновления через союз. Он созерцал видение, которое довело его до этой отчаянной меры – Европу, объединённую не через завоевание, но через династический союз и взаимный интерес.
Тишина его кабинета теперь ощущалась по-другому, беременная возможностью, а не удушающая отчаянием. Тени на стенах больше не казались призраками его поражений, но очертаниями нового мира, который мог родиться из пепла его старых амбиций. Воск на письме остывал, но в сердце императора разгоралась новая надежда – возможно, его последняя, но от этого не менее драгоценная.
Когда свечи горели всё ниже, Наполеон размышлял о той авантюре, на которую он решился, зная, что это письмо определит не только судьбу его империи, но и ход самой европейской истории. Великий император, который когда-то считал себя повелителем судьбы, теперь ждал ответа, который покажет, окажется ли его последний стратегический шедевр его спасением или его эпитафией.
Часы пробили полночь, и в их печальном бое Наполеон услышал не похоронный звон своей империи, но возможный рассвет новой эры. Он встал из-за стола, взял письмо и медленно направился к двери, чтобы вручить его курьеру. В его шагах не было прежней императорской поступи, но в них чувствовалась новая решимость – решимость человека, который готов пожертвовать своей гордостью ради выживания того, что он построил.
Письмо исчезло в руках курьера, как камень, брошенный в тёмные воды истории. Наполеон вернулся в свой кабинет, где карты и депеши ждали его, но теперь они казались не приговором, а материалом для новой главы в истории Европы. Он знал, что ответ Александра изменит всё, и в этом знании была и ужас, и надежда.
Последняя свеча догорела, окунув кабинет в темноту, но Наполеон не спешил зажигать новые. В темноте его мысли обрели особенную ясность, и он понял, что письмо, которое он только что отправил, было не просто дипломатическим документом, но актом веры в будущее, которое могло быть построено на руинах его прошлого величия.