Многим этот шаг кажется ненужным. Мы живём, захваченные потоком настоящего, настороженно вглядываемся в будущее – и редко оглядываемся. Нам кажется, будто прошлое молчит. Но это иллюзия. Прошлое не молчит – мы просто перестали его слышать. Прошлое – это не ошибка, которую нужно отменить, а основание, на котором нужно строить будущее.
Ибо все ответы, которые мы ищем впереди, и вся опора, которой нам так не хватает сейчас, сокрыты именно там – в той точке, где мы однажды свернули не туда.
С тех пор, как человек впервые поднял голову к небу, в нем живет яркое, неутихающее чувство. Не просто любопытство, как у кота, засунувшего морду в кастрюлю. А что-то гораздо более глубокое: желание понять, откуда все это – день и ночь, молнии, звезды, Луна, этот бесконечный, будто специально для него устроенный звездный спектакль над головой.
Древние не разделяли физику и поэзию. Для них Солнце не было просто шаром из водорода, а Луна – безжизненным отражающим телом. Они чувствовали, что в этих небесных движениях есть ритм, воля, может быть – замысел. И Солнце становилось богом, едущим по небу в сияющей колеснице. Луна – его сестрой, любовницей или богиней, сменяющей день на ночь. А молнии – это не просто электрические разряды, а гнев. Конкретный, личный, направленный. Люди не просто наблюдали за миром. Они разговаривали с ним. Или, по крайней мере, пытались.
В то время наука и вера, познание и почитание шли рядом. Они не воевали. Не спорили о главенстве. Не исключали друг друга из картины мира. Аристотель, систематизировавший античные знания, не видел противоречий между философией, логикой и признанием высшего порядка. Коперник, сместивший Землю с центра Вселенной, не разрушал мир Божий – он пытался постичь его истинную гармонию, спасти от излишних усложнений птолемеевской системы. Даже Ньютон, который дал нам классическую физику, заложившую основы современного естествознания, в перерывах между выведением уравнений всемирного тяготения и законов механики, увлеченно размышлял над библейскими пророчествами и пытался рассчитать дату конца света. Для него не было конфликта. Наука не вытесняла Бога. Она смиренно объясняла, как устроено Его творение.
Наука долгое время и не претендовала на философскую самостоятельность или мировоззренческое господство. Она рождалась и развивалась в лоне религиозного мироощущения. Она как бы говорила: «Смотрите, сколь премудро и изящно устроен этот мир!» И это изящество, эта математическая гармония и стройность физических законов воспринимались не иначе как доказательство божественного порядка и замысла. Бог виделся Великим Инженером, Геометром. Вселенная – Его совершенным механизмом. А учёный – смиренным подмастерьем, которому дозволено благоговейно изучать чертежи Мастера, оставленные на Его рабочем столе.