Именно поэтому ранняя наука не чувствовала себя врагом религии и не стремилась занять ее место. Она не искала конечного смысла бытия – она искала закономерности в явлениях. Она не спорила о природе души – она занималась изучением тела. Смысл, душа, вечность – все это оставалось в ведении Церкви, богословия, философии. А физика, астрономия, медицина трудились на своем этаже, с линейкой, телескопом и скальпелем. Они даже не смотрели в одну сторону в поисках ответов на главные вопросы человеческого духа.
Даже когда наступил просвещенный девятнадцатый век, наука сама по себе не вынашивала планов по свержению престолов. Она не представляла прямой угрозы для религии, смиренно занимаясь своим делом: объясняла мир и творила чудеса. И это не метафора. Нужно понимать, что для человека той эпохи ее деяния были неотличимы от магии. Наука зажигала газ в уличных фонарях, превращая ночь в день; заставляла стальные поезда бежать без лошадей, пожирая пространство; передавала человеческий голос по проводам через города и страны; изобретала антисептики, отнимая у смерти ее привычную добычу.
Да и сегодня, если отбросить привычку, то, что творит наука, остается чистым волшебством. Внутри неприметного смартфона заключена спрессованная магия, дающая доступ ко всем библиотекам мира, картам звездного неба и лицу близкого человека за тысячи километров. Мы просто привыкли к этим чудесам и перестали видеть в них чудо.
Наблюдая за этими чудесами, традиционным религиям следовало бы встревожиться. Увидеть, что в мир пришел новый легион пророков. Облаченные не в рубища, а в белые халаты, они были вооружены не посохами, а логарифмическими линейками и микроскопами. Их слово было подкреплено не откровением, а экспериментом. Их проповедью были не притчи, а доказательства, выведенные в строгих формулах.
Приход любого пророка, даже если он не призывает к бунту, представляет экзистенциальную опасность для старой веры, ибо само его существование доказывает, что монополии на истину больше нет. А этот новый пророк, хоть и не был агрессивен, оказался невероятно эффективным.
И почти в то же самое время, когда он начал свою деятельность, на сцену вышла другая сила. Незримая, но обладающая тектонической мощью, – это была идея, способная свернуть не просто горы, а сами основы теологического и смыслового порядка.