Из ближайшей харчевни "Утренний карп", где готовили первый завтрак для докеров и рикш, донёсся насыщенный аромат мисо-супа с тофу и вяленой скумбрией. Хозяйка, женщина лет пятидесяти с руками, покрытыми ожогами от постоянного контакта с кипятком, появилась в дверях, держа в руках старую фаянсовую миску с дымящимся бульоном.
"Последний раз, старик", – сказала она, и в её голосе звучала не столько грубость, сколько усталая покорность судьбе. "Завтра – либо десять сэн, либо твой инструмент. У самой семья, понимаешь ли."
Ито медленно провёл дрожащими пальцами по единственной оставшейся струне. Звук получился дрожащим, но удивительно чистым – будто последний крик уходящей эпохи. Затем, с резким движением, словно отрубая себе палец, он снял эту струну – ту самую, что когда-то играла перед самим генералом Ноги во время осады Порт-Артура.
"Музыка умирает последней…", – прошептал он, протягивая драгоценную шёлковую нить. "Но она воскресает первой, когда все остальные голоса уже замолкли."
Такеши видел, как дрожали руки старика, когда он принимал миску. Ветеран не ел, судя по впалым щекам и выпирающим скулам, несколько дней. Его грязный кимоно с едва различимым гербом когда-то знатного самурайского рода висел на нём, как на вешалке.
В этот момент из-за угла донёсся шум нового автобуса "TGE" (Tokyo Gas Electric), который только начал курсировать по этому району. Его рёв заглушил последние ноты умирающей музыки, а выхлопные газы смешались с ароматом утреннего бульона, создавая странную метафору нового времени.
Улица Гиндза. 13:40.
Такеши пробирался по оживлённой улице, где запах жареных каштанов смешивался с едким дымом из фабричных труб. Над головой пестрели вывески: "Кафе «Лион» – настоящий французский кофе!", "Магазин «Мацуя» – швейные машинки «Зингер» в рассрочку!", а рядом – скромная табличка старого магазинчика кимоно, почти затерявшаяся среди ярких неоновых букв.
У витрины универмага "Мацузакая", где манекены в смокингах соседствовали с традиционными хаори, стояли двое студентов. Первый – в новеньком костюме от "Tailor Toyo", с галстуком, заколотым дорогой булавкой в виде якоря (подарок от дяди-судовладельца), нервно постукивал лакированными туфлями по тротуару. Второй – в поношенном, но безупречно чистом гакуране, с потрёпанным томом Ницше под мышкой, задумчиво смотрел на клубы дыма, поднимавшиеся над промышленным районом.