Обещание, которое он не сдержал. Будущее, которое здесь принадлежало другому. Другой мужчина ловил их дочь, кружил ее под яблоней. Другая Настя пекла пирог в доме, о котором они мечтали. Саша почувствовал странное чувство – не только острую боль от потери, но и… облегчение? Да. Грустное, горькое, но облегчение. Она была жива. Здорова. Счастлива. Не сломлена горем, не заточена в культе его памяти, не борется за жизнь в руинах. Она была счастлива. По-настоящему. И это счастье не требовало его жертвы. Не требовало его вмешательства. Оно просто… существовало. Без него.
Он осторожно выбрался из куста, стараясь не шуметь. Одежда была в грязи, лицо исцарапано ветками. Он выглядел как бродяга, забредший в чужой благополучный мир. Что делать? Уйти? Просто так? Не увидев ее поближе? Не услышав ее голос? Жажда хотя бы краем глаза увидеть это счастье была сильнее страха. Он обошел дом, прячась в тени деревьев и кустов, вышел на улицу. Это был тихий пригород, с аккуратными домами за невысокими заборами, чистым асфальтом, цветами у калиток. Машин почти не было. Он нашел место напротив их дома – небольшую аллею с лавочкой, скрытую разросшимся кустом сирени (похоже, это растение тут популярно). Сел, стараясь быть незаметным.
Он наблюдал. Как мужчина починил велосипед, и мальчик сразу попытался на нем прокатиться под восторженные крики сестры. Как Настя вышла на террасу, поставила поднос с чашками и только что испеченным, дымящимся пирогом – пахло яблоками. Как они сели за столик на террасе – вся семья. Как дети наперебой что-то рассказывали, размахивая руками, а родители улыбались, поправляли им волосы, клали куски пирога. Как Настя налила мужу чай, их руки случайно коснулись, и он улыбнулся ей той самой улыбкой – теплой, своей, полной любви и понимания. Как она ответила ему взглядом, в котором читалась вся их совместная жизнь, все преодоленные трудности, вся нежность.
Они завтракают на их маленькой кухне. Настя в его огромной футболке, с растрепанными волосами. Она жарит яичницу, он режет хлеб. Играет радио. «Саш, не забудь купить молока вечером», – говорит она, переворачивая яйцо. «И хлеб», – добавляет. «И хлеб», – повторяет он, улыбаясь. Она ставит перед ним тарелку с яичницей, как он любит. «Солнышко мое», – бормочет он, целуя ее в макушку. Она фыркает: «Ешь, болтун». Простое утро. Простое счастье.