Она счастлива. Без меня. Но счастлива. Жива. Здорова. Любима. У нее есть дети. Дом. Будущее. Я не нужен ей здесь. И это… хорошо. Это лучше, чем видеть ее мертвой. Лучше, чем видеть ее сломленной. Лучше, чем разрушать ее мир своим появлением.
Он вышел на окраину поселка, к полю, за которым виднелся лес. Было тихо, только шелест травы и крики птиц. Он нашел большой камень у края поля, сел на него, глядя на дымок, поднимавшийся из трубы ее дома вдалеке. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в розовые и золотые краски. Картина была мирной. Спокойной. Он достал из кармана помятый блокнот и старую ручку. Не для записей о мире. Он просто смотрел на дом и рисовал. Тот самый дом. С террасой. С яблоней. Он рисовал медленно, старательно, переводя боль в линии на бумаге. В памятник чужому счастью, которое он не смел потревожить.
Они сидят на полу в детской, которую готовят для малыша. Стены розовые, на полу – коробки с одеждой, игрушками. Настя держит в руках крошечный комбинезон с единорогами. «Смотри, Саш, какой! Нашему малышу будет в нем тепло». Ее глаза сияют. Он берет комбинезон: «Маленький совсем. Ты уверена, что она влезет?» Она смеется: «Они же растут, дурак!» Она кладет голову ему на плечо: «Представляешь, она вот тут будет ползать… а тут – её кроватка… а тут мы будем читать ей сказки…» Он обнимает ее: «Будет, солнышко. Все будет». В комнате пахнет краской и надеждой.
Сейчас в той комнате, наверное, спал ее сын. Или играл ее Ванечка. И сказки ему читал другой мужчина. Саша дорисовал детали дома на своем рисунке. Поставил точку. Закрыл блокнот. Грусть была огромной, как поле перед ним. Но она была чистой. Без злости. Без чувства вины, как в мире, где он погиб. Это была грусть по тому, что могло бы быть, но не случилось. По своей утрате. Но не по её. Её мир здесь был цел. Он посмотрел на часы. Кнопка «Домой» манила. Он нажал ее, глядя на дымок из трубы в последний раз. В этом мире он был Чужим. И это было правильно.
Резкий толчок. Давление. Падение. Мир растворился, унося с собой запах яблочного пирога, детский смех и образ Насти, спокойной и счастливой на пороге ее дома. Прибытие.
Он упал на пол своего зала, в знакомый запах пыли, одиночества и вчерашней растворимой лапши. Его не вырвало. Он просто лежал на спине, глядя в потолок с трещиной, чувствуя, как грусть медленно растекается по телу, тяжелая, но не разрывающая. Он достал тетрадь. Поставил дату. Долго думал, что написать. Потом вывел: