Настя жива. Замужем за другим. Двое детей (мальчик ~5 лет, Ванечка; девочка ~3 лет, Настенька). Дом. Счастье. Настоящее, глубокое. Не узнала. Увидел ее спокойной, умиротворенной. Искушения не было – только наблюдение. Боль и… облегчение. Она счастлива без меня. В своем мире. Своей жизнью. Ушел, не нарушив покоя. Грусть без гнева. Понял: ищу не просто ее, а НАС. Нашу любовь. Нашу историю. Здесь ее нет.
Он бросил ручку. Достал блокнот с рисунком дома. Долго смотрел на него. Потом аккуратно вырвал лист, сложил его вчетверо и сунул в тетрадь между страницами. Памятник. Миру, где она была счастлива. Миру, куда ему не было места.
Он поднялся, пошел на кухню. Включил свет. Помыл кружку. Поставил чайник. Пока вода закипала, он стоял у окна, глядя на темный двор своей хрущевки, на тусклые огни в окнах соседей. Там, за тысячами миров, она пила чай с яблочным пирогом в своем доме, укладывала спать своих детей. И это было… хорошо. Не для него. Но для неё. И этого, наверное, было достаточно. Хотя бы на сегодня.
Глава 6: Пламя справедливости.
Боль от прыжка была уже знакомой, как старая рана, но на этот раз ударила с новой силой. Его не просто вывернуло – ему казалось, будто его перемололи. Сашу выбросило не на землю, а прямо в грязную, вонючую лужу у тротуара. Он шлепнулся лицом вниз, вдохнув грязь, бензин и что-то кислое, пахнущее гнилью. Желудок скрутило спазмами, но рвать было нечем – только горькая желчь выплеснулась на асфальт, смешиваясь с городской грязью. Голова раскалывалась, в ушах стоял звон. Он лежал, прижавшись щекой к холодной, маслянистой жиже, пытаясь понять, где он и почему воздух пахнет отчаянием, выхлопами и чем-то едким, как слезоточивый газ.
Они в машине, едут на дачу. Настя за рулем, он рядом, гладит Булочку сзади. Окна открыты, ветер треплет Насте волосы. Она поет что-то под радио, фальшиво, но так весело, что он смеется. «Солнышко, ты медведю на ухо наступила!» – кричит он через шум ветра. Она строит ему рожицу: «Зато медведь доволен! Правда, Булочка?» Собака радостно тявкает. Пахнет асфальтом, полевыми цветами и ее духами – клубника и ваниль. Все просто. Легко. Будущее кажется такой же долгой и светлой, как эта дорога.
Гудок машины. Пронзительный звук заставил Сашу вздрогнуть и отползти на тротуар. Мир вокруг был знакомым и чужим одновременно. Москва. Но не его Москва. Это был город, дышащий гневом. Воздух дрожал от гула толпы где-то неподалеку. На стенах домов – не обычные надписи или реклама, а плакаты. Яркие, злые. Фотографии разбитых машин, лиц, искаженных горем и злостью. Крупные надписи: «ДОЛОЙ БЕЗНАКАЗАННОСТЬ!», «СУД УБИЙЦАМ!», «ПОМНИМ КАЖДУЮ ЖЕРТВУ!», «СКОРАЯ – НЕ МИШЕНЬ!». На одном плакате, прямо на трансформаторной будке, Саша с ужасом узнал лицо. Не Насти. Депутата. Того самого. Его ухмыляющаяся пьяная рожа была перечеркнута красным крестом. Подпись: «ЕГО МЕСТО – В ТЮРЬМЕ! СПРАВЕДЛИВОСТЬ – СЕЙЧАС!».