– Пять прибавить восемь. Сколько от восьми до десяти не хватает? Двух. Сколько от пяти остается? Три… – рассуждал он вслух.
– Здравствуй, сынок. Как поживаешь?
Вовка оторвался от учебника, равнодушно поглядел на отца и продолжил:
– Остается три. Значит, получится тринадцать…
– Может, в шахматы сыграем? – предложил отец.
Не дождавшись ответа, он залез в ящик письменного стола, достал коробку шахмат и стал расставлять фигурки на доске.
Вовка обернулся и внимательно посмотрел на отца. Что-то в его внешности изменилось.
– Пап, а где борода?
Отец всегда носил небольшую бородку, аккуратно стриженную и пушистую. Вовка, когда был маленький, любил залезть к отцу на колени и гладить бороду рукой, ощущая, как жесткий волос щекочет ладони. Теперь папино лицо было совсем обнаженным, гладким и робким. Хотелось подрисовать ему щетину или до носа обмотать шарфом.
– Да вот, – засмущался отец, – решил так походить. Без бороды.
– А мне так не нравится, – выпалил Вовка, отвернулся, и пока отец расставлял последние фигуры, потихонечку отгрыз кончик у синего карандаша.
– Ну что ж, ходи, – сказал отец, после того как сын вытащил белую пешку.
Вовка неохотно сделал ход. Он все разглядывал отцовское лицо, и какое-то неприятное чувство, как ледяное облако, собиралось у него под рубашкой.
– Папа, а почему ты больше не хочешь жить с нами?
Отец, который намеревался сделать ответный ход, поставил фигуру обратно и неловко почесал в затылке.
– Сынок, понимаешь… – начал он. – Жизнь такая сложная штука… Иногда все складывается не так, как бы нам хотелось.
– А как бы тебе хотелось, папа? – спросил Вовка.
– Хм, – растерялся отец, – ну мне бы хотелось, чтоб мы с тобой почаще виделись.
– Тогда почему же ты уходишь? – искренне недоумевал Вовка, пристально рассматривая отцов гладко выбритый подбородок, который еще недавно украшала борода, – по кочану да по капусте?
– Ты, брат, сегодня совсем не расположен к игре, – рассердился отец, – а я-то надеялся, мы с тобой сыграем, как раньше.
Он поднялся и отошел к окну. Прищурив глаза, долго вглядывался в осеннюю мглу, по привычке потирая рукой подбородок, а потом присвистнул:
– Глянь-ка, Володька! А липы-то наши срубили. Помнишь? Которые мы с тобой по весне от мышей белили.
Вовка подошел и выглянул в окно. Возле сарая, где еще летом красовались две красавицы-липы, торчали два приземистых пенька, которые маляры из ЖЭУ покрасили в бирюзовый цвет. Вовка взял отца за руку и легонько покачал её. Отцовская ладонь была сухая, жилистая и тяжелая. Но во всем силуэте его было что-то незнакомое, мягкое и сладкое.