и признала, что
то, что мы воспринимаем, не всегда то, что есть.Но на этом испытание не окончилось.
Ранее, ещё у входа, она узнала нечто ещё более странное: её собственный трон, перенесённый из далёкой Сабы, уже стоял перед ней. Сулейман спросил:
– Таков ли трон твой?
И Билкис, вглядевшись в знакомые очертания и тонкие инкрустации, произнесла слова, которые стали предметом размышлений мудрецов на века:
– Как будто бы это он.
"Ка'аннаху хува" – "Как будто бы это он".
В этих словах – врата к тайне Творения.
Ведь если творение каждое мгновение возобновляется, как учат пророки и мудрецы, если материя – лишь тень форм, которые миг за мигом гаснут и возжигаются вновь, то тот ли это трон? Или – его точное подобие, воссозданное в ином времени, в ином пространстве, из иного "сейчас"? То, что мы видим как "то же самое", – на самом деле новое, словно вновь произнесённое слово, похожее на старое, но уже с другим дыханием.
И Сулейман понял, что она поняла.
Но был и третий зал. Самый потаённый.
Царицу провели в комнату без дверей, без окон, без потолка. Только зеркала. Тысячи зеркал, отражающих друг друга в бесконечность. Там она увидела себя – в каждом возрасте, в каждой возможности, в каждой судьбе. Там были Билкис, что не поехала, Билкис, что подчинилась, Билкис, что умерла в младенчестве. И Билкис, что слилась с Тенью, став её голосом.
Сулейман сказал:
– В этом зале ты не ищешь истины. Ты – её создаёшь.
– Как это возможно? – спросила она.
– Потому что ты – одно из зеркал, – ответил он. – Ты думаешь, что смотришь, но на самом деле отражаешь. То, что ты узнаёшь, уже было внутри тебя. А если не было – оно не будет узнано вовсе.
В тот момент она ощутила: мир не отражает реальность – он отражает способность её видеть.
И это был апогей: она поняла, что знание – это не накопление, а узнавание того, что всегда было. Но узнавание должно быть двойным. Узнать форму – и узнать, что онане та же, но всё ещёона.
И тогда Сулейман подвёл её к последнему зеркалу – которое не отражало её вовсе.
– Это зеркало покажет тебе то, кем ты могла бы быть, если бы не ошибалась никогда.
Она посмотрела.
И там был Свет.
Не форма, не лицо, не образ. Только сияние, наполненное именами, что не поддаются человеческому произнесению.
И тогда, наконец, она склонилась.
– Я не только причиняла себе несправедливость. Я считала справедливым лишь то, что могла постичь. А теперь – я вижу, что знание не в обладании, а в смирении перед Тем, Кто творит знание.