С тех пор к роднику под дубом стали приходить те, кто жаждал доказать свою чистоту или обрести силу через откровение: Воины перед битвой, чтобы обрести бесстрашие и ясность мысли; Невесты, чтобы подтвердить верность будущему мужу перед лицом духов; Старейшины, перед избранием нового вождя, дабы их решение было мудрым и непредвзятым. Но многие… многие не возвращались. Их окаменевшие сердца, застывшие в последней гримасе ужаса или отчаяния, становились частью каменистого ложа речушки, а люди шептали: Духи уличили их. Ложь вышла наружу. А журчание воды о каменные сердца звучало как вечный, насмешливый приговор.
Второй осколок, меньший, отлетел далеко в поле. От него забил второй родник. Вода в нём была необыкновенной – она переливалась всеми цветами радуги, особенно ярко на восходе и закате, и казалась тёплой, живой. Но родник был мал, почти незаметен. Лишь тонкая, упрямая струйка пробивалась сквозь камни и траву. Его чудодейственная сила открывалась не всем, а только самым отчаявшимся. Тем, кто стоял на краю, кто потерял последнюю надежду, у кого не осталось сил идти дальше. Им, и только им, вода давала глоток невероятной силы, вспышку ясности, волю жить еще один день, сделать еще один шаг. Она была каплей милосердия в океане суровости мира.
Шли времена, сменялись поколения. Каменистая речушка Суда, петляя несла свои воды, звенящие о каменные сердца, к великой Раве. А маленький ручеёк Живой Воды, тихий, но упорный, струился навстречу ей, прячась в высокой траве, как драгоценность, которую нужно беречь. В месте, где они наконец сливались в один поток, прямо перед впадением в могучую Раву, происходило чудо. Вода приобретала удивительное свойство: она могла размягчить жёстокие сердца, растопить лед обиды, дать шанс вспомнить, что значит быть человеком, а не зверем. Она несла в себе память о Суде и Надежде, о Смерти и Милосердии. Именно здесь, на этом священном месте слияния, где встречались две судьбы, люди, племени Арта, основали поселение. Они назвали его Ким-Ра – в память о Киме, сыне Бога Ра, чье разбитое сердце продолжало биться в двух родниках – Суда и Надежды, и чья великая жертва навсегда изменила душу этой земли, сделала её местом Силы и Испытания.
Камень под рукой Нёраша дрогнул снова, на этот раз физически, как живой. Внезапно трещина на его поверхности – та самая, тёмная, как незаживающая рана – расширилась с тихим, зловещим скрипом. Из нее повалил густой, едкий дым, пахнущий серой, мокрым пеплом и… озоном, как после удара молнии. Дым окутал пространство вокруг валуна маревом, искажающим очертания дуба и неба. Нёраш инстинктивно отпрянул, спотыкаясь о корни, сердце бешено колотилось. Но он успел заметить: внутри трещины, в самой глубине, замерцали те же чуждые, острые и округлые руны, что были на поверхности. Они светились тусклым, больным зеленоватым светом, словно не были высечены, а проросли сквозь камень, как ядовитый гриб сквозь кору, как сама болезнь, разъедающая плоть мира. Они пульсировали.