−Ты говорил с духами в пути, Нёраш, – Урто протянул к нему руки, ладонями вверх, жест просьбы, и доверия. – Ты слышал их шёпот в шелесте листьев, видел их знаки в полёте птиц. Теперь спроси у самой земли… спроси у камней и вод… какое имя они хранят для нас? Какое имя мы должны высечь здесь, чтобы стать частью их дыхания?
Нёраш медленно поднялся. Его одежда из потёртой лосиной шкуры отбрасывала на землю дрожащие, неясные тени. Он ощущал тяжесть взглядов, смесь страха, надежды и усталости. Воздух был густым, словно пропитанный ожиданием. Казалось, даже река притихла, прислушиваясь.
Три дня, – прошептал он, голос его был похож на шелест сухих листьев под ветром. – Я принесу имя или… не вернусь вовсе. Дорога между мирами требует платы. Старейшины переглянулись. В их глазах мелькнуло беспокойство. Старая мудрая Мора, чьи руки, изборождённые прожилками, как кора старого дерева, помнили более семидесяти зим. Она развязала свой пояс из сплетённых ремешков с узелками. Каждый узелок – история, имя, место. − Возьми, сын мой, – её голос, скрипучий, как несмазанная уключина, нёс в себе незыблемую силу. – В этих узлах имена всех мест, где бывали наши предки, где они находили приют и теряли его. Пусть их голоса шепнут тебе, как разговаривать с новой землёй, как слушать её сердце. Пусть их память будет тебе щитом и проводником. Нёраш кивнул, приняв пояс.
Когда совет разошёлся, растворяясь в сумерках, Шаман остался у догорающего костра. Угли тлели в темноте. Он взял щепотку тёплого угля и нарисовал ею круг на своём лбу – знак готовности к путешествию. Знак пути между мирами, где одно неверное слово, один неверный шаг могут оставить его навеки в лабиринте теней. Тяжесть предстоящего легла на плечи каменной плитой. Он знал, что камни помнят. Помнят всё. И их память может быть безжалостной.
Камень, Который помнил Небо
«Когда великан стал камнем, боги заплакали. Их слёзы высекли первые руны на его спине. Смертные, запомните: чтобы родить воду жизни, камень должен истечь потом и кровью вечности». – словно шёпотом донеслось до слуха Нёраша сквозь шум реки.
Шаман всю ночь воздавал дары духам предков и хранителям этого места. Он разложил на куске бересты сушёные грибы-мухоморы, горсть ягод можжевельника, блестящий кусочек пирита – «золота дураков», что нравилось духам подземелий. Пел горловым, прерывистым напевом, стуча костяным амулетом по бубну, обтянутому шкурой росомахи. Огонёк жировой лампадки колебался, отбрасывая гигантские, пляшущие тени на стены его маленькой, временной берлоги из веток и шкур. Воздух гудел от напряжения. Лицо шамана покрылось испариной, мышцы подергивались. Он чувствовал, как что-то огромное и древнее медленно поворачивает к нему свой лик, как каменные веки приоткрываются где-то в недрах холма. Духи указали ему путь – к древнему дубу, что стоит у речушки с каменными берегами. На рассвете, когда первые лучи, холодные и острые, как иглы, пронзили туман над Равой, Нёраш воздал хвалу идолу Нуми-Торума. Лик бога-громовержца смотрел строго на восток. Затем шаман двинулся в путь, оставив лагерь позади. Тропа шла вдоль каменистого берега речушки. Вода здесь была ледяной, прозрачной, словно слеза, и бежала по камням на встречу с Равой. Ивы, огромные, с листьями, похожими на зелёные маленькие мечи, склонялись к воде. Воздух был насыщен влагой и запахом мха, гниющих стволов и чего-то неуловимого, древнего – запахом самой памяти земли. Солнце, пробиваясь сквозь кроны гигантских елей, бросало на землю золотисто-зелёные пятна. Нёраш шёл медленно, ощущая каждой клеткой тела тяжесть поручения, холод страха в животе и жгучую жажду познания. Каждый шаг по мягкому ковру из хвои и прошлогодних листьев приближал его к тайне, к камню, что ждал его века, а может, и тысячелетия.