Робер прошел мимо первых камер. За ржавыми дверями с крошечными окошками не слышались ни хрипы, ни стоны. Там стояла мертвая тишина, быть может, из тех, что страшнее любых стонов. В камерах до суда надлежало запирать ведьм, еретиков и прочих врагов святой католической церкви, и тишина могла означать лишь одно. Таковые враги здесь не задерживались, поэтому застенки сейчас пустовали. Кроме той, что отвели для Жюстин, были заняты всего две камеры. В одной своей участи ждал пекарь, который подмешивал отраву в хлеб. Как он признался под пытками, хотел чувствовать себя богом, отнимая чужую жизнь. Такая ересь заслуживает огненной казни, бумагу с приговором кардиналу приносили еще два дня назад, и он без колебаний поставил на ней подпись. Роберу было пекаря ничуть не жаль. Его игры в бога стоили жизни шестерым. Вообще-то, это дело расследовал префект, потому как пекарь попался светским властям. Но как только он заикнулся про стремление сравниться со Всевышним, те с радостью отправили безумца в подвалы Сен-Валери. Мол, как есть еретик, а это по вашей части, монсеньор кардинал.
Вторую камеру занимала ткачиха, забившая своего шестилетнего сынишку до смерти в припадке ярости: тот вместе с соседским приятелем, сломал ткацкий станок. Люди говорили, что приятелю бедняги повезло чуть больше: он сумел вырваться и убежать. Ереси в этом не было ни на су18, просто злобную бабу чуть не убили в городской тюрьме сокамерники. Пришлось перевести ее в более спокойное место – до суда и заслуженной казни – и объявить ведьмой: в Сен-Валери не было места обычным преступникам.
“Лучше б убили”, – подумал тогда кардинал, совершенно не испытывая стыда за такую недостойную мысль.
Пожалуй, было б справедливо, да.
Безмолвно сопровождавший кардинала стражник отпер дверь в очередную камеру. Жюстин сидела в самом углу, на полу, подобрав ноги к груди. Почти нагая: платья, в котором Робер видел ее на Замковой площади в возке, нигде не было. Девушка подняла на кардинала взгляд. Ее явно знобило: в этом подземелье было холодно в любое время года, и зубы пленницы выстукивали рваный ритм.
Взгляд тем не менее был спокойным и ясным. Взгляд уверенного в своей правоте человека. Роберу не понравился такой взгляд: словно не эта девушка сейчас уже в четверти лье19 от костра, а он, Робер, сделал что-то греховное.