– Никак мерзавец учинил нападение на церковь? – елейным голосом промурлыкал Дюруа. – Целились явно в Ваше Высокопреосвященство. Очередной еретик, жаждущий прогуляться на костер инквизиции?
– Отнюдь, – холодно, без малейшей улыбки ответил кардинал, глядя на сенешаля буквально сверху вниз.
Да, Робер был на голову выше градоправителя и с удовольствием этим пользовался. Тем более, что тон сенешаля и его легкомысленное отношение к казни через сожжение покоробили Робера. Как обвинитель и верховный инквизитор Нарбонны и окрестностей, он принимал участие в autodafe6 достаточно регулярно, но не видел в этой процедуре ничего веселого. Последний раз всеочищающий огонь на Замковой площади пылал всего четыре дня назад. Кардинал, как и всегда, сожалел об этом. Еретик, мучительно умирающий на костре, лично для Робера означал, что кого-то из своей паствы он не смог обратить к свету истинной веры. Не нашел правильного слова, не достучался до души, не показал благостный путь в лоно церкви, и человек совсем отвернулся от нее, погрязнув в своих ошибках.
С другой стороны, еретик есть еретик, во что его ни обряди. В этом городе не должно быть места для ереси. И четыре дня назад кардинал оглашал обвинения недрогнувшим голосом. Он присутствует здесь, в Нарбонне, в том числе, для этого.
Что же до злополучной луковицы… Ну, причем тут еретики? Обычные смутьяны, недовольные властью. Робер-то прекрасно видел, куда летел импровизированный снаряд. Сенешаль, надо полагать, тоже понимал, что из собравшейся на празднике знати именно его персона вызывала у народа наибольшее раздражение.
– Думаю, жители Нарбонны не одобряют Вашу налоговую политику, – докончил мысль Робер.
– Я лишь исполняю королевскую волю! – нервно облизнул губы Дюруа.
– Разумеется, – кивнул кардинал. – Интересно, на какой фрукт не поскупились бы горожане для нашего любезного Карла?
Лицо сенешаля искривилось, точно он хлебнул прокисшего вина. Поименование короля без обязательного “величества”, да еще и с сомнительным когноменом7! Данным, очень может быть, какими-то плебеями, из тех, что швыряются всяким мусором, надеясь остаться нераспознанными. Что этот церковный выскочка о себе возомнил?! Но попенять кардиналу за неучтивость в адрес короны он не рискнул: Карл VIII, прозванный во Франции Любезным, далеко, где-нибудь в Туре или в Париже, а Его Высокопреосвященство – вот он, совсем рядом, как и его стража, будь они неладны.